– Простите, падре… – осторожно произнёс хранивший до этого молчание Луис, – второй друг… это были вы?
Святой отец ничего не ответил и только покачал головою. В руках у него был какой-то кожаный ремешок. Он протянул его Луису. Тот взял его и увидел на нём несколько ракушек, кое-где в трещинах и надломах, без формы, блеклых, но от них веяло далёкими странствиями и чужими землями. Луис медленно вернул его падре, а тот достал из-под кровати сундук и спрятал ракушки внутрь.
– Их надо крестить. Это – знак Господа. Это – его наказ, – еле слышно, одними губами прошептал Луис. Глаза молодого человека замерли, и было видно, что в его голове поселилась какая-то навязчивая идея. Но старый Хосе Мария этого не видел. Он стоял спиной к молодому человеку, чтобы тот не заметил навернувшиеся на глаза слёзы. Больше в тот вечер они так ничего друг другу и не сказали. Это была их последняя встреча.
На следующий день священник проспал чуть дольше, чем обычно. Когда утром его разбудила служка Мария, он с удивлением обнаружил, что молодого человека уже в келье не было. Старик постоял какое-то время посредине маленькой коморки, потом вздохнул, и, поплотнее закутавшись в накидку из козьей шерсти, вышел на улицу. На дворе стояла поздняя осень. Небо было тёмное и хмурое. Облака проносились почти над самой землёй, и, казалось, что в небе больше никогда не появится солнце.
В ворота кто-то вошёл. Хосе Мария без труда узнал братьев де Молина: все почти одного роста, крепкие, коренастые, с короткими шеями и суровыми, неулыбчивыми лицами.
