– Нет, – еле слышно ответил молодой человек. И ни слова больше. Молчание становилось напряжённым, тем более, что лужа у нижней ступеньки паперти оказалась глубже, чем дырка в сапоге Хосе Мария, и святой отец чувствовал, что пора срочно спасаться от проникающей внутрь ледяной воды. Он быстро поднялся по ступенькам и резко открыл старые двери.

– Двери храма Господня открыты для всех страждущих. Войди! – сказав эти слова, он почувствовал, как что-то снова забулькало вверху грудины и сухой кашель железной рукой схватил его за горло. Откашлявшись, падре сплюнул в сторону и просипел: – Входи, сын мой. Пользы от нашей холодной смерти на пороге храма Господня не будет ни тебе, ни мне. Поведай мне свою печаль у огня внутри моей скромной кельи.

Молодой человек молча встал, и, не говоря ни слова, вошёл в церковь. Но вместо того, чтобы пройти вместе с падре в боковое ответвление, он вдруг остановился напротив распятия и опустился на колени.

– Он плачет… – еле слышно произнёс он. – Он тоже плачет… – и Луис Монтаньес стал шептать какие-то напоминающие молитву слова, смысл которых разобрать Хосе Мария не мог. Предложив ему ещё раз пройти внутрь и умыться, падре понял, что сейчас не время для бренных забот, и медленно удалился к себе, оставив Луиса одного перед алтарём. Чёрная ночь была такой же сырой и неуютной, как и сотни других до и после этого дня. Хосе Мария тщетно пытался уловить хоть какие-то знаки или намёки на то событие, которое привело к нему этого человека снова, но ему оставалось только ждать. Под утро усталость взяла своё, и святой отец так и заснул на стуле, упершись лбом в кулак. Его разбудила служка Мария, с испуганным видом теребившая край его рясы.