Солнце уже давно склонилось за ближайшей горой. Оставалось перенести хворост поближе ко входу, а часть – занести внутрь. Выбегать ночью за дровами в его возрасте было уже опасно. Он приблизился к паперти, но так и застыл с дровами в руках: перед ним на ступеньках сидел человек. Было уже довольно темно, солнце только что зашло, и все предметы погрузились в дымку кратковременной тени, после которой быстро наступает ночь. Что-то знакомое было в этой фигуре, но святой отец не мог понять сразу, что именно. Грязные сапоги ничем не отличались от его обуви – такая же грязь, под которой невозможно было ничего распознать. Вся одежда тоже была забрызгана грязью с ног до головы, но чувствовалось, что это не простолюдин. Валявшаяся у его ног шляпа подтвердила догадку святого отца, а торчащие из-за спины ножны шпаги только укрепили во мнении, что перед ним был вчерашний гость. Молодой человек сидел, уронив голову на колени, и, казалось, не замечал ничего вокруг. Набрав в лёгкие побольше воздуха, священник хотел поощрительно покашлять, чтобы привлечь к себе внимание, но вместо этого у него вырвалось совсем другое:

– Давно здесь сидишь, сын мой? – голова в обрамлении чёрных волос медленно поднялась вверх, и на падре посмотрели те же жгучие, страстные глаза, которые совсем не изменились за последние сутки. Изменилось их выражение и сила внутреннего свечения. На осунувшемся и бледном лице они выглядели ещё более пронзительно, и, в какой-то момент святому отцу показалось, что это уже не тот огонь, которым они горели вчера. Настолько сильнее было в этих глазах выражение боли и отчаяния.