4

Нико проснулась, когда за занавесками темного коричневого тона с оборками и кружевами, притаился яркий дневной свет. Голова болела, словно в похмелье. До нее с ужасом начали доходить обрывки картинок вчерашнего вечера.
— Нет, — прошептала она, — это не может быть правдой, этого быть просто не могло. Зачем я так напился!
Из соседней комнаты раздалось пение женщины. Она напевала строчки из doors, а на столе стоял завтрак, кофе и сигареты.
— Что происходит? — спросила Нико едва ли не у себя самой.
— А что происходит? — спросила Нико едва ли не у себя самой.
— Что происходит? — в комнату вошла молодая очаровательная женщина в накрахмаленном переднике, с черными прядями шикарных волос.
— Могу я побыть для тебя заботливым отцом или нет? — женщина заискивающе улыбнулась.
— Танатос? — переспросила Нико.
— Твой папа сделал для тебя завтрак и купил твоих любимых сигарет. Кофе остывает.
— Как же мне тебя называть теперь — он или она?
— А как хочешь, — сказал Танатос. — «Он» в женском обличье. Я хочу заслужить твое право любить меня, как отца, если такое, конечно, возможно… Если ты захочешь, я тотчас уйду…
— Конечно, — ухмыльнулась Нико, — ты же у меня в гостях!
Танатос обиженно раздвинул шторы, и в комнату проник яркий свет:
— Вот так тебе!
Нико зажмурилась.
— Ладно, — снисходительно сказала она, — посмотрим на твое поведение…- Нико закурила сигарету. Дым клубами наполнил комнату.
— Ответь-ка мне, папа, отчего же ты двадцать лет молчал?
— А как я мог сказать? — ответил Танатос, ставя в вазу самый любимый сорт роз Нико, срезанных в розарии. — Сказать ТАКОЕ маленькому ребенку?! Ты бы перепугался и мог психически заболеть! Тем более, на тот момент у тебя были родители. В смысле, что ты не знал правды.
— Понятно, — Нико пустила очередную струю дыма. В воздухе витал сладковатый запах.
— Я там приготовил ванну с мыльной пеной и твоим любимым фиалковым ароматизатором. Кроме того, я отутюжил одежду, которую ты надумал сегодня одеть…
Нико криво улыбнулась:
— Я еще как-то не привык, что кто-то читает мои мысли.
— Так привыкай! — отозвался Танатос, уже суетясь в соседней комнате, подготавливая свечи в канделябрах, красное вино и раритетную пластинку для патефона с записями классических произведений. Словом, все, о чем подумала утром Нико.
Нико пошла в ванную. Ее охватило чувство детской радости. Напряжение, страх, обида на Танатоса прошли. Она всегда любила приключения, считая жизнь без них банально-скучной, а тут наклюнулось такое увлекательное и необыкновенное приключение! Она нашла отца-духа, умеющего читать мысли и принимать различный облик. Это же мистический фильм наяву!
Облачившись в белую рубашку с манжетами и воротником на старинный манер. Нико с нетерпением побежала в комнату, на ходу собирая шоколадные пряди в хвост.
Танатос сидел спиной к ней, раскачиваясь в кресле, и курил ароматизированный, вишневый табак. Окна были занавешены. На столе дымилась кружка шоколада, а в патефоне скрипка играла каприз Паганини. На Танатосе было надето платье старинного покроя голубого цвета.
Нико смутилась. Это все, о чем она подумала, находясь в ванной. Увидев Танатоса в привлекательном женском обличье, у нее возникло желание, что не укрылось от его глаз. Танатос заговорщицки поглядывал на нее. Нико покраснела.
— Прекрати! — твердым, мужским голосом сказала она. — Прекрати читать мои мысли и претворять их в реальность!
— Прости мне! — сказал Танатос виновато, затушив трубку. — Я больше не буду. Скажи мне, как мне вести себя, я нерадивый отец.
— Будто ты не знаешь моих мыслей. Я не привык, что у меня читают в голове, — сказала Нико.
— Хорошо. Я не подам ни малейшего вида! Будто и не имею этой способности!
— Вот и хорошо, — сказала Нико, — так нам легче будет поладить друг с другом, отец мой Дьявол! Не будешь ли ты так любезен разлить вино в бокалы?
— Сделаю это с огромным удовольствием, любезный сын! — сказал Танатос.
Все это напоминало необычную и увлекательную игру, которая все больше начинала нравится Нико, измученной одиночеством и бессмысленностью всего. У нее появилась интересная компаньонка, обладающая сверхъестественным даром, которая, к тому же, еще и отец. Чего еще желать!
Тонкие стекла бокалов вздрогнули. Нико показалось, что она начинает возвращаться к жизни, ощущать ее вкус, приобретать новый смысл.
— Расскажи мне о себе, — сказала Нико, доставая из красивого портсигара сигарету и забивая ее в мундштук.
— Что здесь рассказывать? Я тот, кто одновременно везде и знает одновременно все, — Танатос принялся раскачиваться на кресле-качалке.
— Как Бог?
— Может быть, — он улыбнулся.
— А Бог существует? — спросила Нико.
— Я не знаю… Он может существовать, если ты будешь верить в него.
— Я думал, ты должен знать.
— В этом мире никто ничего никому не должен, — ответил Танатос и пристально посмотрел на Нико большими, яркими, как у куклы, глазами, пока Нико не смутилась.
— Не смотри на меня так, — попросила Нико. — Мне сложно привыкнуть, что кто-то знает меня всего. Меня и мою душу, и все обо мне…
— Мужчина, а стеснительный, как женщина! — ответил Танатос. — Мне можно знать все о тебе, ведь я тебя породил.
Все капризы Паганини доиграли и Нико достала новую пластинку. с произведениями Баха. Захотелось чего-то мрачного, готического, возвышенного. Органной музыки.
— …Тарантул плетет проворно
Звезды обреченной, — проговорил Танатос, качаясь в кресле.
— Это мое любимое!
— «Мой поцелуй был гранатом»…
— Ты читал его?! — спросила Нико.
— Да, вместе с тобою. Я всегда читал то, что и ты. Я смотрел то, что ты. Я знал то, что ты, чувствовал, что ты…
Нико снова почувствовала себя странно и не совсем приятно, но вскоре это ощущение рассеялось, как дым. Танатос оказался непревзойденным собеседником. С ним можно было поговорить совершенно на любые темы, что называется от а до я. НЕ было такой темы, в которой он не смог бы поддержать беседу. Нико обговаривала с ним произведения своих любимых поэтов, прозаиков, собственные сочинения, картины художников-авангардистов, фотовыставки, любые классические произведения. В результате, Нико пришла к выводу, что такому собеседнику можно только позавидовать и она искала его всю жизнь.
Когда Бах доиграл свои мрачные мелодии, Танатос взял гитару, которая буквально ожила от его прикосновений. Струны звучали так, что любой виртуоз, побоявшись осрамиться, больше никогда не взял бы в руки гитары. Звучала такая музыка, будто Танатос играл не на гитаре, а перебирал струны души. Нико была очарована. После потери Андреа и смерти родителей, это было лучшее, что случилось с ней за последнее время. А время пролетало, как на крыльях. Опустела очередная бутылка вина, но Нико не чувствовала себя пьяной, в угаре, это было легкое и приятное опьянение. Танатос зажег свечи, т.к. незаметно наступила ночь.
— Давай спляшем! — предложил Танатос. — Старинный танец!
— А ты умеешь?
— Я учился им в школе танца вместе с тобой! — ответил он.
И плясать с ним было одно удовольствие! Он так легко ступал, что казалось, просто парил в воздухе, а движения были воздушными, невесомыми. Казалось, что это движутся не руки и ноги, а паутина летает по воздуху. Танатос позволял вести себя, как женщина и порхал вокруг Нико, когда та встала на одно колено.
Нико так привязалась к нему, будто они были знакомы очень давно и знали друг друга всю жизнь.
Уставили от танцев, вина и болтовни, Нико уснула, свернувшись клубочком, устроившись на коленях Танатоса, который улыбался и поглаживал ее по волосам:
— Спи! Спи, мой маленький глупенький мышоночек…