Утром Нико, как всегда, увидела на столе чашку кофе и сигареты. Она вспомнила о проведенной бурной ночи, как хотела и получала его много раз до самого рассвета. По пояс обнаженная, Нико натянула на себя мужскую рубашку. Вошел Танатос, сообщив, что ему срочно нужно уехать.
— Куда уехать??? Я надеюсь, что ты находился здесь не ради того, чтобы затащить меня в постель?
— Нет конечно, дорогой, — ответил Танатос. — Когда я вернусь, привезу с собой вселенский сюрприз.
Он присел на кровать и они долго целовались. А потом он уехал. Вернее, исчез.

Часть 2

Дореми

1

— Вот это снегопад! — переговаривались соседи. — Я вам, как старожил скажу, что такой снегопад был в последний раз ровно 36 лет назад! Мы вывозили снег на тачках, пройти было невозможно.
— А какой сильный мороз! Ну когда в таких краях был такой сильный мороз! Это просто всемирное оледенение!
Скрипнула старая дверца. Дореми вышла на улицу. Поленья догорали и нужно было нарубить дров. Скрюченными от мороза руками, она взяла в руки топор и, смахнув выбившуюся из-под платка, золотистую прядь, ударила по обледенелой ветке. Щеки, искусанные морозом, раскраснелись. Тяжело дыша, она снова занесла над веткой топор. Скоро нечего будет даже есть! В такой трескучий мороз все сидят в уютных домах и некому будет продавать прекрасные букеты, составленные из сухих цветов.
В уютных домах! Как хорошо звучит словосочетанье! У нее никогда не будет уютного дома! Стены ее старого обветшалого дома с каждым годом давали все большую брешь. Потолок протекал, в щели из-под прогрызанных крысами досок в полу, и в оконных рамах задувало. Дореми обклеила оконные рамы кусочками газет.
С тех пор (а прошло уже года три), как умерла старая тетка, Дореми осталась совсем одна — единственной ее подругой была серая желтозубая крыса, которая иногда выбиралась из своей дыры в подполье и смотрела на нее глазками-бусинками. Получив лакомый кусочек хлебца, крыса брала его в крошечные лапки и начинала свой пир, вгрызаясь в хлебец острыми заразными зубами.
Были еще голуби. Они сами откуда-то прилетали, и так же куда-то улетали. С детства, надев дырявые ботинки, Дореми бежала на чердак, кормить голубей. Ей нравилось смотреть, как они, взобравшись на прогнившие чердачные балки, курлыкают и хлопают крыльями. Было в их курлыканье что-то трогательно-печальное, ранящее душу. Она приносила голубям крупы, хлебных крошек и семечек. Лепешки от птичьего помета падали по всему чердаку. Она смотрела на мир сквозь чердачное, запыленное окно.
Старый дом был увит плющом и цветами-граммофонами, которые скрывали его трещины.
Тетка никогда не скрывала, что Дореми — ее приемная дочь, которую она взяла на попечительство в приюте. Собственно, поэтому Дореми называла ее теткой, а не мамой.
В молодости тетка сделала аборт и, чтобы расплатиться с Богом за свершенный грех, на старости лет удочерила девочку.
Тетка Лиз никогда не била Дореми, хоть всегда была с ней немного строга. Лиз рассказывала, что в младенчестве Дореми кричала так, будто произносила музыкальные ноты до-ре-ми. Поэтому тетка Лиз дала ей такое странное имя.
Тетка была набожной и пела в церковном хоре. Там же играла и Дореми.
Три года назад, в возрасте 76 лет, тетка умерла, оставив приемышу наследство в виде старого дома-развалюхи, без гроша за душой.
Чтобы прокормить себя, Дореми составляла очень красивые и недорогие букеты, которые люди покупали с удовольствием.
Тетка Лиз корила ее за то, что, как она выражалась, у Дореми на левой ягодице была «отметина Дьявола», похожая на шестерку. Это они со священником заметили, когда крестили ребенка.
С детства Лиз заставляя Дореми молиться на коленях перед иконами,Ю учить наизусть длинные и нудные псалмы.
«Иначе Дьявол не оставит тебя в покое, — говорила она.
Лет в 14 Дореми призналась тетке, что ей нравятся девочки. Лиз рассвирепела и чуть не убила ее, запустив в голову глиняным горшком. Она сказала, что в ней все «от Дьявола» и закрыла ее в комнате, вместе с желтозубой крысой, заставив ее целую неделю читать псалмы.
Дореми не понимала, почему ее так сильно обидела тетка и что такого плохого в том, что ей нравятся девочки. Для Дореми это было так же естественно, как и для кого-то, кому нравились мальчики. Но подруги у нее не было, да и тетка почти никуда не отпускала, заставляя помогать, чтобы они, как выражалась Лиз, «не сгнили в нищете». Того, что они зарабатывали в церковном хоре, было очень мало и приходилось подрабатывать.
Дореми помогала тетке печь пирожки с яблоками. Воздушные, румяные, со сладкими яблоками. Дореми до сих пор помнит вкус этих обворожительных пирожков с хрустящей корочкой, которые так помогли им в трудную минуту!
С детства Дореми открыла в себе дар предвидения. На школьных экзаменах, например. Она вытягивала именно тот билет, какой хотела. А тесты Дореми сдавала всегда на высший бал.
Она могла предсказывать, какая в ближайшее время будет погода, словно опытный синоптик, сколько у собаки будет щенков и сколько они сегодня продадут пирожков. Она никогда не ошибалась. Если торговля шла плохо, Лиз обвиняла Дореми в том, что это она накаркала. Девочка перестала предугадывать.
Во сне Дореми мучил образ какой-то женщины. Очень красивой. С рыжими, как огонь, волосами, с высокой пышной грудью, с красными. как спелая малина, губами. Этот образ снился ей чуть ли не каждую ночь и во сне они занимались такими вещами, что один раз Дореми проснулась, обнаружив собственную руку между ног. Увидев это, тетка строго наказала ее. Если Дореми что-то свершала, что не нравилось тетке, Лиз кидала ей обвинение, что та «от Дьявола». Дореми возненавидела слово «Дьявол». «Кто такой этот Дьявол?! Да его возможно вообще не существует!»
Дореми подкинула обледенелые ветки в камин, но они никак не хотели разгораться. Она подула на закоченевшие руки, пытаясь разработать пальцы, которые совсем скукожились.
Она услышала, будто кто-то хлопал крыльями на чердаке. Неужели это опять голуби, да еще в такую стужу?! Давно они не прилетали. Дореми взяла фонарь, закуталась в старое драное пальто с капюшоном и поднялась на чердак. Она посветила фонарем в самые потаенные углы чердака, но голубей нигде не было. Только паутина оплела все вокруг немыслимыми узорами. Это было настоящее царство пауков. Дореми так и казалось, что жирные пауки с желтоватыми брюшками и водянистыми лапками, перешептываются за ее спиной, оплетая весь дом своими коварными сетями. Боже мой, старый рояль! Она играла на нем еще в церковном хоре! Вереницей пролетели воспоминания о детстве. Дореми открыла крышку рояля, покрытую толстым слоем пыли. Она отшатнулась в сторону, прикрыв ладонью лицо и выронила фонарь. На свет фонаря на нее с криками вылетело несколько летучих мышей, одна даже успела слегка царапнуть ее своим коготком.
— Спокойствие, это всего лишь летучие мыши, а чудовища бывают только в сказках, — сказала Дореми, чувствуя себя настоящей Золушкой.
Подышав на холодные руки, она подобрала фонарь и пробежалась пальцами по запыленным клавишам старого рояля. Какая-то давно забытая мелодия вновь воскресла в памяти. Это же Сольвейг Грига!
Наигрывая мелодию отмерзшими пальцами, Дореми запела ровным, сильным, чистым, высоким голосом: