Лёжа в своей спальне, Киниро не мог уснуть, он ворочался, думая о Широганэ, и сильно возбудился. Син-рэй еле сдержался, чтобы не вернуться в спальню к Тени и не овладеть ею немедленно. Но нет, всему своё время, решил Киниро. Погоня за сию минутными удовольствиями может испортить и нарушить даже то хрупкое общение, которое он сейчас пытается завязать с Широганэ. Киниро представил, как нелепо и мерзко выглядело бы, ворвись он сейчас к нему в спальню, одержимый желанием, разбудить среди ночи больную Тень, которой нужен покой и отдых… Поэтому, громко вздохнув, син-рэй принялся ласкать себя, вспоминая гладкую прозрачную кожу Широганэ, какая бархатистая и нежная она на ощупь, его прикосновения, поцелуи и самые интимные моменты, моменты близости с ним.

                Прошу тебя, стань моей Тенью,

                Я во сне твой голос услышу…

                Я навеки с тобою останусь,

                Пока моё тело дышит…

    117

  — Саваки! Саваки… — причитал Джеро.

  Он всю ночь лил слёзы у постели сина, держа в своей миниатюрной ручке его большую ладонь. Ночь казалась адом: парень спал по несколько часов, просыпался, прислушивался, дышит ли Саваки, рыдал, потом снова засыпал ненадолго. И так до самого утра, пока не вернулся лекарь.

  — Живой? — с порога спросил он.

  — Не знаю, — вздрогнул Джеро, — вроде дышал.

  Мальчик снова принялся рыдать, его глаза покраснели, от слез распухло лицо. Лекарь едва заметно усмехнулся, поняв, что это и есть та самая большая тайная любовь сина — этот молодой тощий парень, совсем еще мальчик. Лекарь помыл и обработал руки и начал разматывать бинты, пропитавшиеся кровью.