— Неужели этот человек действительно хотел убить меня? — с возмущением проговорила Атиллия. Я не наложница, я свободная римлянка!
     — Тише, — проговорил перс. — Пока ты моя дочь, тебя никто не тронет, но если меня разоблачат, останется уповать на богов… И во всем виноват я, не смог тебя уберечь. Дух покойного непременно отомстит мне за это. Видно боги попутали мой разум! — причитал перс, прохаживаясь из стороны в сторону. Вдруг послышался стук в двери. Обои вздрогнули. Не успел перс еще и пошевельнутся, как раб-привратник уже отворил дверь.
     — У меня послание к господину, — сказал посыльный раб. — Наш владыка, император Диоклетиан, сын бога Юпитера, божественный повелитель Рима приглашает Дария вместе с дочерью присутствовать на завтрашнем празднике.
     Неизвестно, чему удивился Дарий больше: титулам, которыми наградил себя Диоклетиан или самим приглашением, но прослышав про «дочь», персу кое-что стало ясно:
     — Ты раб Марка Аврелия?
     — Нет, — ответил раб. — Благородного Антония.
     — Я не пойду, — тихо проговорила Атиллия.
     — Мы не можем не пойти, — сказал перс, — если пренебрежем приглашением нашего владыки, это будет слишком дорого нам стоить. И боюсь, что не смогу расплатиться.

                Часть 3

                1

     Огромная толпа народа хлынула к храму Юпитера. В этой разнообразнейшей пестрой толпе были люди всевозможных профессий и возрастов: ремесленники, клиенты, мелкие арендаторы, крестьяне и нищие. Рабы раздраженно кричали людям, чтобы те посторонились, но их голос тонул во всеобщем шуме.
     Люди ждали чего-то необычного, какого-то чуда. Император обещал гладиаторские бои и гонки колесниц, а также раздачи хлеба. Возле храма стояли жрецы, бесстрастно взирая на толпу, казалось, что их лица вылеплены из воска. Перед храмом горели факелы.
     — Диоклетиан в храме, — шептались в толпе. — Что-то сейчас будет!
     Нетерпение толпы все возрастало. Люди суетились, в толпе началась давка.
     — Давай встанем сюда, скорее, — кричал перс, — иначе мы потеряемся.
     Атиллия была одета как персидская царевна, хотя совсем не походила на персиянку, люди считали их чужеземцами. Дарий с трудом протиснулся вперед, людей прибывало все больше и больше.
     — Императора! — горланили самые бойкие. — Диоклетиан, ты обещал нам зрелища!
     Жрецы продолжали стоять, словно мраморные статуи. Их лица не выражали абсолютно ничего.
     — Я никогда не видела, чтобы было так много людей, — проговорила Атиллия, дивясь такому наплыву толпы, напиравшей сзади. В последних рядах начала давка. Кому-то переломали ребра. В толпе раздались крики женщин и вопль детей. Но вот показались преторианцы с бичами, пришедшие, чтобы навести порядок. Народ поутих, а кто больше всех кричал, получил хороший урок. Но все равно было слишком тесно. Люди толкали друг друга, кое-где слышалась не совсем приличная брань. Сзади Атиллии кто-то упал, оттолкнув девушку в сторону и она налетела на богатого патриция. Подняв глаза, Атиллия заметила, что на нее смотрит холодный взгляд, вдруг вспыхнувший, словно огонь в храме. Этого взгляда, жестокого и похотливого, Атиллия не могла забыть: перед ней стоял Марк Аврелий. На губах его играла саркастическая усмешка. Его вид вызвал такой неописуемый ужас у девушки, что она бросилась бежать, хотя сделать это в такой давке было практически невозможно. Она пробивалась сквозь толпу, пытаясь уйти как можно дальше.
     — Атиллия, куда ты! — закричал Дарий, хватая девушку за руку.
     — Там он, этот патриций! Давай уйдем отсюда, молю тебя, — дрожащими губами прошептала Атиллия.
     — Не бойся, он не посмеет тебя тронуть, у него нет никаких прав, чтобы сделать это, пока ты под моей опекой, — проговорил Дарий. Атиллию это мало утешило. Она посмотрела в сторону, где стоял ненавистный патриций, но его там уже не было.
     — Императора! — закричали люди, не глядя на преторианцев. — Диоклетиан, выходи, сколько можно ждать!
     Преторианцы тщетно пытались вычислить смельчаков, да и не успели сделать этого, так как неожиданно двери храма распахнулись.
     — Божественный Диоклетиан, великий понтифик, владыка и император Рима и мира, лучезарный бог, сын Юпитера… — объявил жрец. Толпа сначала примолкла, а потом взорвалась от негодования:
     — Диоклетиан, как ты смеешь называть себя сыном Юпитера, разве ты не боишься кары богов?
     Преторианцы не успевали работать бичами, потому, что толпу объял неописуемый гнев.
     — Как ты смеешь! Боги проклянут тебя. Мы можем простить все, только не кощунство!
     В жрецов полетели камни. Наконец-то их лица, так похожие на восковые маски, выражали страх. Они поспешили скрыться за стенами храма, но крики не прекращались, еще минута и преторианцы не смогли бы сдержать толпу, которая обязательно ворвалась бы в храм, но в это время вышел император. Его лицо не выражало ни тени страха, глаза смотрели сквозь толпу, словно не от мира сего. Руки были простерты к небу. Люди притихли, миллионы глаз смотрели на Диоклетиана, внимательно изучая его.
     Диоклетиан был средних лет, череп его был обрит, как и у жрецов, над глазами выдавались низкие сросшиеся брови, придававшие ему особый ученый вид, сами глаза, широко раскрытые по обыкновению, впали, как у человека, после частых возлияний; губы были тонкими, скривившимися в едва заметную надменную улыбочку. На императоре была пурпурная тога, расшитая золотом по краям, сандалии, украшенные драгоценными камнями, а голову украшал золотой венец. Диоклетиан поразил всех гармоничностью и великолепием своего наряда. Его лицо казалось неземным, он стоял на портике храма, возвышаясь над этой многоликой толпой, с возведенными к небу глазами, он словно приобщался к богам. Но тут кто-то крикнул:
     — Хватит паясничать, времена Нерона давно прошли!
     Толпа взорвалась, комья грязи полетели в императора.
     — О маловерные! — произнес Диоклетиан и захохотал. Его хохот эхом разнесся под сводами храма. А в это самое время среди белого дня наступила ночь, в прямом смысле этого слова. Диск солнца стал черным. Люди начали паниковать. Преторианцы побросали бичи, люди начали упорно молиться богам.
     — Так-то вы любите и почитаете моего сына, которого я послал к вам, римлянам, как дар богов! — раздался громовой голос.
     Люди в ужасе попадали на колени:
     — О Юпитер!
     Женщины разразились рыданиями, маленькие дети кричали от ужаса, а мужчины молились всем богам, какие только были на свете.
     Глаза Атиллии раскрылись от суеверного ужаса, она уже было готовилась упасть на колени, но взглянула на Дария. Перс стоял, как ни в чем не бывало и усмехался, глядя на эту суету.
     — Неужели ты хочешь прогневить наших богов, чужеземец! — вспыхнула Атиллия. Перс продолжал усмехаться.
     — Я смеюсь с их глупости и невежества, — сказал он и окончательно расхохотался. В этот момент Атиллии показалось, что перс сошел с ума.
     — Безумец! — с сожалением покачала головой  девушка. — Как можешь ты сомневаться в божественности нашего императора, который даже среди дня может сотворить ночь!
     — Ха-ха-ха! — не прекращал хохотать Дарий. — Да будет тебе известно, что сегодня по моим астрологическим подсчетам, солнечное затмение, а так как жрецы храма Юпитера общаются с халдейскими жрецами, то им это было давно известно. Вот почему они выбрали день празднества именно сегодня, в седьмой день апрельских календ!
     — А как же голос бога? Он что, тоже по-твоему появился из-за солнечного затмения, как ты утверждаешь? — с негодованием спросила Атиллия.
     — Посмотри на верх храма, видишь, вон там, белая точка, так отчетливо видимая в темноте? Там стоит жрец.
     — Так значит это…
     — Хитрый маневр Диоклетиана, — закончил перс. — но только эта тайна останется между нами. Если ему так хочется быть богом, так пусть им и будет!
     А несчастные продолжали горячо молиться, боясь поднять глаза на Диоклетиана. Если бы кто-нибудь сейчас взглянул на императора, то вряд ли бы не заметил, что он сдерживается с огромным трудом, чтобы не расхохотаться в лицо суеверным глупцам.
     — Верите ли вы в божественность моего сына? — снова послышался голос.
     — Верим, верим, о Юпитер, пощади!
     — Да будет так! — сказал голос и черный диск исчез. На небе снова стало светить солнце. Люди, будто очнувшиеся от кошмарного сна, стали обнимать друг друга, словно после долгой разлуки. Встали и снова упали ниц, распростершись перед довольным Диоклетианом, взирающих на свой народ как на пресмыкающихся.
     — Вот видишь, затмение прошло, а Диоклетиан снискал себе славу бога, — заметил перс.
     Атиллия все еще никак не могла в это поверить. А между тем от них отошел юродивый карлик, все это время прятавшийся за их спинами. Он захихикал тоненьким голоском и скрылся в толпе, прихрамывая на одну ногу.
     — Отныне, — объявил жрец, — в храме будут поставлены статуи божественного Диоклетиана. Никто без разрешения не смеет сидеть в его присутствии, а в виде милости, владыка разрешает поцеловать свою божественную сандалию. Приказ лучезарного — закон для всей империи, а за ослушание грозит смертная казнь. Помня то, как вы встретили божественного, он отказывается жить в Риме, а поэтому, как окончится строительство дворца-крепости на востоке священной империи, сын великого Юпитера отправится туда. А теперь спешите в амфитеатр, там для вас будут показаны гладиаторские бои, — закончил жрец и люди разбежались, в надежде самыми короткими путями достигнуть амфитеатра.