-Ты стряхнула все, что пережила, как пыль с одежды… — проговорил Ричард. – Ты отбросила все обиды, все свои страдания, всю свою боль, которую и представить страшно, вот так, запросто???
Мэри сжала его ладонь еще крепче.
-Может, и не так запросто… В смысле – теперь я вспоминаю обо всем этом, как победитель, помня о том, как ты нашел меня, как обнял и каким самым удивительным, самым спасительным моментом стали для меня твои объятия в больнице. Но и только… Наверное, надо иногда оглядываться в прошлое. Когда с радостью, когда с печалью или сожалением, но нельзя уставиться в него. Понимаешь? Кажется, это Ницше сказал о том, что если очень долго вглядываться в пропасть, она начинает вглядываться в тебя…Наверное, нам пора? Мы не опоздаем? Было бы ужасно!
-Нет, нет, Мэри, мы успеваем! – заверил Ричард. – И знаешь, во-первых, этот твой наряд, он именно ТВОЙ, это твоя индивидуальность, твоя тонкая натура, твоя нежность и достоинство. И я горжусь тобой, ребенок!
Глаза его подозрительно блеснули, и он поцеловал ее ладошку с тыльной стороны.
-Ваше Величество! – произнес Ричард, входя в кабинет Елизаветы Второй, ведя за руку Келтона, которого за другую ладошку держала Мэри.
-Ваше Величество! – прошептала Мэри, не сумев справиться со своим голосом от охватившего ее благоговейного волнения.
Елизавета, улыбаясь, приблизилась к ним, протянула ладонь сначала Ричарду, который поцеловал ее, потом Мэри, присевшей слегка, согласно протоколу, и пожавшей кончики пальцев королевы. Затем Елизавета наклонилась и протянула руку маленькому Келтону, одетому в ярко-синий бархатный костюмчик.
