Ночь под Рождество или Похождения Куклы в зеленом
Часть 13

Часть 13

« Милый мой Рэй! – начала Элли. – Дорогой мой друг! Написать письмо тебе оказалось самым трудным для меня – слишком уж странная история получилась! Кроме того, я подозреваю и очень надеюсь на то, что рядом с тобой сейчас Элли. Элли Сеймур. И мне страшно при мысли, что этого так и не произошло… Уже странно, правда?! Но в расчете на нее, я начну все с самого начала. С дома под названием «Луга»… Вы все знаете, как долго я искал убежища от суеты, где мог бы отдохнуть душой, побыть наедине с самим собой, с моими идеями. Да, это несколько непохоже на меня, но, тем не менее… Я перерыл всю провинцию, пересмотрел множество домов, домиков и даже замков, но ни к чему душа не лежала, все время что-то оказывалось не так даже в самых живописных местах. Уже, было, отчаялся и забросил это дело, как однажды наткнулся на еще одно объявление о продаже дома. Просили за него немного – видимо, хозяин долго не мог его продать. А это могло означать все, что угодно – плохое местоположение, ужасное состояние дома… Но что-то, словно, подтолкнуло меня, и я решил съездить и посмотреть. Дом оказался в полной глуши – единственная ближайшая деревня за несколько миль, дорога от шоссе – одни ухабы, но я упорно ехал вперед и, наконец, увидел его. Достаточно большой для деревенского коттеджа, дом оказался в два этажа, столовая, гостиная и шесть спален наверху, три из которых при жизни последней хозяйки вообще не использовались, оставаясь закрытыми. Две были жилыми, а еще одна служила то ли детской, то ли классной комнатой – в ней еще находились игрушки, шкаф с книгами и учебниками, а кроме этого всяческий старый хлам. Похоже, если и жили дети в этом доме, то они выросли давным давно… Кроме того, кухня, ванная комната и подсобные помещения. Состояние дома оставляло желать много лучшего! Да и не удивительно – его бывшая хозяйка, старушка, уже не могла содержать его, а внучатый племянник, которому дом достался в наследство, не стал утруждаться и решил, попросту, его продать… Дом околдовал меня! Старый, запущенный, он нес в себе что-то совершенно удивительное – из него просто не хотелось уезжать! Я бродил по комнатам, не щадя времени и терпения его хозяина и молчал. Хотя, пожалуй, с первой минуты уже знал, что куплю его…  Наконец, я обрадовал наследника, и мы совершили сделку – дом стал моим. И в тот же день я вернулся туда уже хозяином! Не обращая внимания на пыль, я улегся на диван в гостиной и прикрыл глаза, наблюдая в полудреме, как в комнату вползают тающие лучи осеннего заката, тускло переливаясь в гранях пузатой хрустальной вазы, покрытой пылью и стоявшей на столике у окна… Возможно, я даже уснул тогда и мне приснился сон… Мне трудно это объяснить, но внезапно я увидел цветы – большой букет последних и самых ярких осенних цветов. Ваза переливалась натертыми до блеска гранями, на столике лежала вязаная скатерть, а в воздухе я почувствовал аромат. Нет, то пахли не цветы! Этот запах… Он был чуть ванильный, но не приторно-сладкий, удивительный, словно… словно, когда-то очень давно я уже слышал его… А может, так пахло золото солнца, стекая по желтым обоям с коричневым узором, по резным стеклам буфета в столовой. Уже совсем не яркое, осеннее солнце прощалось, обещая вернуться, и легкая, терпкая горечь чувствовалась в этом аромате. Последняя нота редких духов… А может, так пахли в саду за косо решетчатыми низкими окнами красные и желтые листья, опадая с ветвей деревьев и кустарников, сгорая в розоватой, пронизанной закатом дымке костра… Сад не мог быть большим, но мне казалось, он бесконечен, уходящий куда-то в луга, и я — за пределами шумного мира, защищенный от него ароматом нагретой травы, алыми цветками на буйно разросшихся под окнами розовых кустах, зарослями акации, под которыми так хорошо спится… — Рэймонд вздохнул при этих словах, но Элли продолжала. — В этой своей дреме я потерял счет времени, день угасал, а я этого и не замечал, и тут я услышал мелодию. Как будто пел кто-то тоненьким голоском, напевал без слов. —  Элли невольно сделала паузу, но остальные, точно, и не заметили этого. В гостиной стояла такая тишина, что слышно было лишь легкое потрескивание поленьев в камине. — …Я попытался прийти в себя, прислушался, решив, что это мне снится или чудится. Но через несколько секунд я понял, что слышу мелодию, голосок совершенно ясно. Тогда я встал с дивана и пошел на этот звук, мозгами понимая, что некого мне услышать  в пустом доме, и даже с улицы – на много миль ведь никого вокруг! Но остановиться  был просто не в силах. Я шел по комнатам почти во мраке наступавшей ночи, а голосок тот тоненький, то слышнее становился, то вновь терялся. Наконец, я почувствовал, куда идти, и голос стал громче. Я дошел до ванной комнаты… — Элли снова замерла на несколько секунд – видение! То странное видение, посетившее ее перед тем, как услышала она голос Рэймонда, увидела свет на крыльце этого дома, ощутила надежду в угасающем мозгу, в уставшей, измученной душе. Куклы на комоде для полотенец в ванной комнате с окнами, открытыми в сумеречный летний сад… Она вздохнула и продолжила, поймав удивленный взгляд Рэймонда. -…Там, в ванной комнате, на длинном комоде для полотенец сидели несколько кукол. Старинных, в длинных платьицах и шляпках, с локонами настоящих волос. То ли девочки, ведь их лица были по-детски нежными, даже пухленькими, то ли барышни – настолько по-взрослому нарядно выглядели их платья. И я не замечал, как изрядно они потрепаны временем – слой пыли на шелке и бархате, краска на личиках потускнела и даже местами облезла. Я понял, просто почувствовал, что поет, зовет меня одна из них. Чиркнув зажигалкой, я осветил кукол, вгляделся в личико каждой из них и… наконец, взял в руки куклу в выцветшем, посеревшем от пыли зеленом платье с когда-то белоснежными воротничком, манжетами и кружевом нижних юбок. Ее соломенная шляпка растрепалась, и соломинки торчали, рассыпаясь во все стороны. Локоны каштановых волос почти развились, а личико… оно было такое грустное, что казалось, слезы блестят в зеленых глазах куклы. И это пела она. Как напевают мелодию сквозь губы. Я схватил ее, прижал к себе и бросился на улицу к генератору, включил его – бывший хозяин не солгал, тот работал совершенно исправно, заправленный топливом – и зажег свет во всем доме. Я вернулся в столовую, сел за пыльный стол и усадил куклу на него. Прямо перед собой.

-Кто ты? – спросил я, уже и не думая, что вполне сошел бы за сумасшедшего, разговаривая со старой куклой.

Но она молчала, как и положено кукле. Только глаза ее больше не плакали. Они глядели на меня с ожиданием. Ожиданием радости… Я долго рассматривал куклу, отирая пыль с ее личика, и чувствовал, что совсем не хочу отпускать ее из своих рук. Провел ладонью по ее груди и вдруг почувствовал под платьем что-то твердое, выпукло торчавшее под моими пальцами. Я расстегнул пуговки и увидел на ее шее в несколько рядов обернутую цепочку, а на груди огромный изумруд в форме слезы, обрамленный бриллиантами. Кто-то повесил на шею кукле это украшение, повесил очень давно, но не ради красоты, иначе бы оно висело на виду. Его там спрятали, что бы сохранить от чужих глаз. И лучшего места, пожалуй, было и не найти во всем доме!.. Погоди, Рэй, я понимаю, как тебе хочется поскорее выяснить историю этого изумруда и причину того, что я оставил его себе, но я, все же, продолжу рассказывать по порядку!.. Ты помнишь, как много мороки было с ремонтом дома, приведением его в порядок, и все же, первым моим делом стала реставрация кукол. Я нашел одного из лучших мастеров в этом деле, я не пожалел денег, что бы куклы вернулись домой в первозданном виде, а подобрать нужные краски, материалы, ткани, волосы, наконец, как ты понимаешь, было делом нелегким и дорогостоящим… Я дождаться не мог того дня, когда мои куклы вернутся домой! И в первую очередь – та загадочная кукла в зеленом…  Но что же изумруд, спросишь ты? Я подбираюсь к этому…  Ремонт длился до самой зимы – благо, снега не было очень долго, осень, словно бы, продолжалась и продолжалась, и стояли на диво теплые, солнечные дни. Пока дом приводили в порядок, покончив с капитальным ремонтом, я расположился пожить там немного, по крайней мере, до холодов. Берти, если ты помнишь, свалился с болезнью, гастроли пришлось отменить, да и писать что-то без него не представлялось возможным. И тогда со своими идеями и роялем, я засел в моем новом доме, наслаждаясь покоем, который нарушался лишь некоторой возней на втором этаже, где обивали стены, устанавливали новую мебель и доводили ремонт до конца. В итоге я стал разыскивать сторожа на зиму, который станет присматривать за домом, приезжая туда раз в несколько дней. И ты помнишь, я нашел мистера Рипли, который в свои шестьдесят прекрасно водил свой небольшой внедорожник, дымил трубкой и живо интересовался всем, что касалось моего дома, весьма удачно названного когда-то «Луга». Оказалось, он очень хорошо и близко был знаком с той старушкой, миссис Хэмилтон, что была хозяйкой «Лугов», а так же, с ее юной племянницей, сироткой Элеонорой. Элли, как называли ее все в округе… — Элли сделала паузу и выпила несколько глотков из стакана с морсом. Никто ничего не сказал и Элли продолжала. – Те восемь кукол, найденных мною в ванной комнате, принадлежали ей… Мистер Рипли заехал однажды навестить меня, да посмотреть, как заканчивают ремонт дома. Он прошел по комнатам, одобрительно причмокивая.

-Прекрасно, мистер Мэйсон! Просто замечательно! Я, будто, вернулся на сорок лет назад! – восхищался он. – У моего отца была тогда небольшая ферма, и я возил миссис Хэмилтон молоко, сметану, сливки и сыр. Часто бывал здесь. Хозяйка была дамой строгих порядков, но приветливая очень! Добрейшей души женщина! Потому, наверное, и приютила у себя эту девочку, племянницу свою Элли…

 Я угостил мистера Рипли хорошим вином, мы расположились в гостиной и любовались закатом, нежным пурпуром вливавшимся в окна.

-Я хорошо помню, — с явной ностальгической ноткой в голосе пробормотал мистер Рипли, — как сладко пахло во всем доме булочками с повидлом или ванильным сахаром, которым посыпали пончики! Меня непременно угощали на кухне чаем, а Элеонора или Элли всегда что-то стряпала. И так вкусно!.. А что вы сделали с ее куклами, мистер Мэйсон?

-Куклами?? – я онемел от неожиданности. – Так это ее куклы?!

-Да, да, в ванной комнате! Восемь штук. Когда-то они находились в комнате Элли, но после ее смерти… Словом, миссис Хэмилтон, она закрыла эту комнату, оставив там все так, как было в день отъезда Элли…

-Куда?

-На фронт. Но об этом позже… Очень тяжело переживая потерю Элли, старушка не хотела туда заходить, но кукол она забрала. Элли обожала их! Особенно, куклу в зеленом платье. С ней она практически не расставалась…

Я напрягся, слушая его и чувствуя, как забилось в волнении мое сердце. Убил бы наверное того, кто осмелился бы помешать в тот момент рассказу старика!

-… Я, правда, не очень понял, почему миссис Хэмилтон определила кукол в ванную комнату. Спрашивать не стал, но решил, что в собственной спальне у нее, наверняка, множество своих безделушек, как это бывает у старых леди, а усаживать кукол Элли на виду у любого вошедшего в дом, и вовсе не стоит. Впрочем, в ванной комнате было очень светло, безупречно чисто, вовсе не сыро и приятно пахло лавандой…

-Расскажите же об Элли, мистер Рипли! – попросил я, будто, и не было ничего на свете для меня, интереснее этого в тот момент.

-Но что вам до нее, мистер Мэйсон?! – удивился старик. Это случилось так давно! Сейчас уже нет в живых почти никого, кто помнил бы эту девушку, хотя, история ее в свое время обсуждалась долго. Впрочем, может быть, потому, что в деревне редко происходит что-то интересное… Но начать тогда следует с самого ее приезда сюда.

Мистер Рипли сделал глоток из бокала, раскурил свою трубку и поглядел на меня, сощурив глаза под густыми абсолютно белоснежными бровями.

-Но что же вы, все-таки, сделали с ее куклами, а, мистер Мейсон? – спросил он, и было в его взгляде что-то такое… будто, присматривался он ко мне, оценивая, а стоит ли мне доверять, достоин ли я узнать то, о чем просил.

-Я отреставрировал их, мистер Рипли, и посадил их в своей спальне… Чудесные куклы!

-А можно узнать, в какой из комнат вы устроили свою спальню?.. Признаюсь, пока осматривал дом, внимания не обратил…

-Вы не дошли до нее, мистер Рипли, — ответил я. – Она в самом конце коридора. Там под окном…

-…чудесная старая липа, — закончил за меня мистер Рипли, и его голос дрогнул. – То была комната Элли, мистер Мейсон. Выходит, куклы вернулись на свое место…

-Удивительное создание – эта кукла в зеленом!.. – пробормотал я.

-Да-а… Элли тоже так считала… А появилась она здесь в самом начале тридцатых годов одиннадцатилетней девочкой. Родители ее погибли в автомобильной катастрофе. Так-то… Мать ее, младшая кузина миссис Хэмилтон была актрисой. Надо сказать, довольно известной актрисой одного из лондонских театров, прославившаяся исполнением шекспировских ролей. Красавица Габриэла Клейторн! Может, слыхали?

-Нет… Просите, нет. Но ведь это было, действительно, так давно!

-Да, да… Я и забыл, как вы молоды, мистер Мэйсон… Ее муж являлся и ее импресарио. И праздновали они тогда то ли премьеру какого-то спектакля, то ли приглашение Габриэлы в Америку, на Бродвей… В общем, мистер Клейторн был хорошо выпивши, и автомобиль вылетел с обрыва в глубокий овраг. Взрыв движка и все. Даже хоронить оказалось толком нечего, одни головешки… Крошке Элеоноре сразу рассказали всю правду. Ее окружали взрослые, чужие люди, никого родных, и никто не задумался о том, чтобы не пугать ребенка. А после похорон девочку едва не отправили в приют, но появилась миссис Хэмилтон, узнавшая о трагедии из газет, и забрала сиротку к себе. Оказалось, кстати, что родители оставили девочке довольно крупную сумму, но миссис Хэмилтон все – понимаете, мистер Мэйсон?! – абсолютно все поместила в банк, что бы по достижении своего совершеннолетия Элеонора получила всю сумму со всеми дивидендами. Ни пенса себе не взяла! А ведь ей пришлось кормить, учить, одевать ребенка на свои деньги. Замечательная была женщина!..

Мистер Рипли отпил еще вина и затянулся дымом.

-Впервые я увидел Элли в кондитерской, где они с миссис Хэмилтон пили чай с пирожными. Мы с моей мамой тоже зашли туда – я помогал ей нести сумку с покупками, да и до сладостей охоч был, что и говорить! Я ведь был старше Элли всего года на два, но она показалась такой маленькой! И совсем не похожей на наших деревенских девчонок. Длинные каштановые локоны, зеленые глаза, хорошенькая… но молчаливая. Не гордая, нет! Что вполне можно было ожидать от дочери известной актрисы, девочки, выросшей в Лондоне, среди образованных, талантливых людей. Она не гордилась, не выламывалась. Просто грустно молчала, внимательно глядя на меня. Когда же мы начали общаться – я уже тогда возил им наши продукты, правда, на велосипеде – она читала мне пьесы Шекспира, и получалось у нее так замечательно, что я, простой деревенский мальчишка, наслушаться не мог! Сам бы ни за что читать не стал! Скучно казалось, да и приятели засмеяли бы за все эти охи-вздохи. А здесь, вдали от всех, в дебрях садика все становилось совершенно иным. Элли читала, и мне казалось, я вижу всех персонажей вполне реальными людьми, живыми и понятными. Так, будто, они живут по соседству, и я их встречаю каждый день. Позже-то я понял – не погибни она в том разбомбленном госпитале, получи она нужное образование, и мы бы узнали великую актрису. Возможно, даже лучше, одареннее ее матери, о которой, кстати, Элли не любила говорить. Именно, говорить – не вспоминать! Если что-то вспомнит, задумается и сразу становится такая печальная, что и не знаешь, как утешить. Но кому-то это все-таки, удалось! Хоть и осталось это загадкой для нас всех. Ведь до сих пор никто не знает, откуда взялись все эти куклы. Да, да, мистер Мэйсон! Так оно и есть! До сих пор… Первая появилась в двенадцатый день Рождения Элли – первый ее день Рождения здесь. Просто утром на крыльце дома обнаружили большую, нарядную коробку, перевязанную лентой. И карточку с единственной надписью: «Для Элеоноры в день ее Рождения». И все. Ни имени, ни общепринятого поздравления. Но когда именинница открыла коробку, все ахнули – из развернутой папиросной бумаги на нас глядела великолепная кукла с длинными огненными локонами, убранными в высокую прическу, в прекрасном белом платье, расшитом золотыми цветами. А на очаровательной головке чудесная шляпка с цветами из золотой парчи. Будто, в комнате появилось второе солнце! Элли даже не сразу решилась взять ее в руки – так чудесно хороша и невероятно дорога, наверное, была эта кукла!.. А когда Элли исполнилось четырнадцать, все поняли, что куклы будут появляться в каждый ее день Рождения. Три уже сидели на комоде в ее комнате… Неужели вам и вправду так интересно слушать меня, мистер Мэйсон?! Вы – так молоды, вы человек совсем иного поколения, других интересов, современный, известный музыкант, опять же… Что вам до деревенских историй, глупых и старомодных? Что вам до этих кукол Элли?!

-Кукла в зеленом показалась мне очень похожей на маленькую грустную девочку, — ответил я, не задумываясь. – Совсем такую, какой вы описали Элли… А порой…

-Что «порой»? – и снова этот пристальный взгляд из-под седых бровей.

-А порой она кажется взрослой. Словно, увидела и пережила столько, что и не всякой женщине доводится. Даже и не знаю, как это объяснить… Смотришь на нее, и глаза ее, как будто, слезами блестят. А то вдруг видишь в них затаенную улыбку. Точно, радуется она чему-то своему. Так было, когда я привез ее после реставрации. В новом платье, шляпке, с новыми волосами, заново завитыми в локоны. Я чувствовал, просто сердцем ощущал ее радостный, благодарный взгляд!

-Но эта кукла в зеленом, она осталась прежней?

-Конечно же, мистер Рипли! – заверил я старика. – Они восхитили меня такими, какими их сотворил мастер, так зачем же что-то менять?! Они выглядят ровно так же, как в тот день, когда каждая из них пришла к Элли. Я восстановил все до мельчайших деталей – ткани платьев, ленты, банты, украшения и натуральные волосы, какие сейчас подобрать с точностью до оттенков цвета очень сложно. Но оно того стоило!..

Мистер Рипли помолчал и вдруг попросил:

— А не мог бы я повидаться… увидеть сейчас ту куклу в зеленом? Очень хочется спустя столько лет поглядеть на нее снова, мистер Мэйсон!

-Хотите убедиться в правдивости моих слов? – улыбнулся я, вставая.

-Нет-нет, что вы! Я бы не посмел! Ведь вы так бережно отнеслись к этому дому, сохранив… его дух. Кажется, само время повернуло вспять, и Элли вот-вот войдет в эту дверь…

И я сходил в свою комнату, взял в руки куклу в зеленом платье и на мгновение замер – так ясно, так… живо я ощутил пальцами складки ее платья, ее волосы, коснувшиеся моих рук, и в тишине я снова услышал тихое пение. Ее глаза смотрели мне в лицо, и на какое-то мгновение мне почудилось, что она улыбается. Мне улыбается…

Мистер Рипли бережно принял куклу, вгляделся в ее личико.

-Да… она совершенно такая, какой я ее запомнил… — проговорил он.

-А как звала ее Элли? У нее было имя?

-Что? Имя? – переспросил мистер Рипли. – Не знаю. Этого я не знаю. Помню только, очень отчетливо помню, как Элли повсюду таскала ее с собой. Ей уже исполнилось пятнадцать, когда принесли эту куклу. Вот, вроде, уже взрослая девушка, красавица, умница, стихи даже писала, но кукла эта заменила ей всех подружек вместе взятых! Может, оттого, что кукла умела слушать, как никто… Элли, бывало, посадит ее на колени или рядом с собой на скамью в садике и читает кукле свои стихи. Или песню какую споет. А чаще всего Элли пела кукле песню, которую придумала сама. Тогда она садилась за фортепиано, на котором ее научила играть сама миссис Хэмилтон, сажала куклу сверху на крышку и тихо пела ей свою песню. Песню не веселую, но и не грустную, просто тихую и очень нежную. Элли было пятнадцать, повторюсь, и она уже грезила о том человеке, который ее полюбит, кто станет ее беречь, кто всегда будет возвращаться, куда бы ни улетел, что бы ни было! Это была очень красивая песня! Элли лишь однажды исполнила ее для меня, но поверьте, я помню до сих пор эту мелодию…

Он взглянул кукле в лицо, вздрогнул и отдал ее мне.

-Налейте-ка мне еще вашего замечательного вина, мистер Мэйсон! – попросил мистер Рипли с улыбкой, но было заметно, как взволновала его встреча с куклой.

-Пожалуйста, сэр! – улыбнулся я в ответ. – Но расскажите, что же сталось с Элли дальше.

-Что ж, коли начал, надо закончить, что и говорить… Чудесное вино!

Он выпил, с явным удовольствием раскурил новую трубку и продолжил:

-Ну, а дальше… дальше Элли встретила Ника Ланкастера. Что тут еще скажешь! Надо ведь было Судьбе свести ее именно с ним! Хотя, пожалуй, теперь-то я понимаю – только он один и был достоин этой чудесной девушки. Наверное, самой чудесной из всех, кого я встречал за свою уже очень долгую жизнь!.. Вы теперь, наверняка, догадались, что мне самому очень нравилась Элли. Нравилась маленькой девочкой, которая, не кривляясь, не капризничая, не читая свысока нравоучений, ухитрялась вкладывать в мою бедовую голову то, что годами воспитания не удавалось вложить моим родителям. О многих самых прекрасных и замечательных вещах на свете я узнал именно от нее, крохи с грустными зелеными глазами. Хотя, конечно же, смеяться она умела и, надо сказать, удивительно заразительно! И она выросла, действительно, прекрасной, обаятельной, просто обворожительной девушкой!.. Но для нее я навсегда остался приятелем ее детства, другом, которого она уважала, которому доверяла, которому была рада, но и только. А вот Ник Ланкастер… Сказать по чести, я возненавидел его только тогда, когда узнал, что именно ему Элли отдала свое сердце. На самом же деле, он мне всегда нравился. Лихой, прямой и яркий, как солнечный луч, задиристый, но честный, а уж красавец, каких поискать! Высокий, статный, как принц какой-нибудь, волнистые светлые волосы и пронзительный взгляд синих глаз. И вы прекрасно понимаете, что именно из-за таких парней девушки разбивают вдребезги свои сердца!.. Нет, Ник никого не обманул и не обидел. Никогда! Скорее, он просто не замечал наших деревенских девчонок. Шутил с ними, смеялся, но всерьез они для него просто не существовали. Приедет, бывало, на танцы на своем шикарном автомобиле, покрасуется, с нами, с ребятами пообщается, чего интересного расскажет, пару танцев станцует и… только его и видели. Девчонки едва ли не в слезы, мы хохочем – вот и весь спектакль… А Ник, надо сказать, был из очень известной и самой богатой семьи в округе. Поместье принадлежало Гектору Фортескью, миллионеру. Он женился на матери Ника, когда тому было лет пять, породнившись таким вот образом с одним из самых древних, благородных, но обедневших семейств в Англии. Когда же Нику исполнилось шестнадцать, мать его Маргарет Фортескью, умерла от воспаления легких, и вот тогда началась настоящая война между Ником и его отчимом. Тут просто нашла коса на камень! Оба с сильными характерами, и ни один не хотел уступать другому. Фортескью требовал, что бы Ник поступил в университет учиться на юриста, а Ник упирался, решив стать гонщиком. Фортескью старался ввести Ника в высшее общество, а тот кривлялся, насмехался и таким образом всячески позорил отчима. Бунтарь, одним словом, которого могла удержать в руках только мать, которую он боготворил. Но ее не стало, и Ник окончательно вышел из повиновения. Фортескью перестал давать Нику деньги, и Ник стал зарабатывать сам простым автомехаником. Так продолжалось до одного майского вечера когда Элли впервые приехала в деревню на танцы. Ей уже исполнилось семнадцать, и миссис Хэмилтон вполне готова была отпустить ее со мной, уверенная, что я не дам Элли в обиду, и сама она никаких глупостей не наделает. Но до того вечера Элли как-то не интересовалась танцами, деревенскими сборищами. Я не раз приглашал ее, но она отказывалась, предпочитая провести вечер дома, поболтать о чем-нибудь, погулять в саду. Я страшно удивился тогда ее согласию! А она подумала немного и заявила, что приедет на велосипеде. Ехать же, сами знаете, мистер Мэйсон, не одну милю, да по ухабам! Это вы теперь разровняли дорогу от шоссе, привели в порядок… А Элли была такая, очень самостоятельная! И она приехала. В легком, пышном платье из белого шелка с зелеными цветами. Ее каштановые волосы были уложены в модную тогда прическу, которая, впрочем, ей удивительно шла. Я откровенно загляделся на нее – до того она была хороша! А уж как был горд тем, что она пришла на танцы именно со мной!.. Музыка играла, танцевали пары и вечер, помню, был просто восхитительный! Тихий, теплый и со всей округи стекался аромат цветущих садов. Надо сказать, местные девушки Элли недолюбливали. Считали ее заносчивой гордячкой, а при этом – глупой гусыней, которая торчит у себя в глуши и с которой разговаривать-то не о чем. И вот это было истинной правдой! Элли их сплетни и пустая болтовня о парнях, нарядах совершенно не интересовала, а о том, что могла бы рассказать Элли, эти местные курицы и понятия не имели. Словом, они просто чувствовали, что выше она их на голову, вот и все. А еще завидовали ее красоте, я уверен. В тот же вечер, скажу я вам, они Элли и вовсе возненавидели, и вы, конечно же, догадываетесь, почему!

Мистер Рипли усмехнулся, глядя куда-то сквозь стены гостиной, в которой мы сидели.

-Когда совсем стемнело, сияя фарами и оглашая округу оглушительным сигналом, к танцплощадке на своем великолепном «Бентли» подкатил Ник Ланкастер, произведя при этом эффект разорвавшейся бомбы. Девушки шушукались, строили глазки и улыбались на все лады, стараясь каждая привлечь его внимание к себе. Выглядело это довольно глупо, и я оглянулся на Элли. Но она лишь раз взглянула в сторону Ника и снова задумалась о чем-то своем. Когда же заиграла музыка, начался и вовсе настоящий цирк! Девушки наотрез отказывались танцевать со своими кавалерами, надеясь, что Ник пригласит одну из них. Ребята фыркали и отходили, насмехаясь над ними, а Ник оглядел весь этот курятник и, наверное, как это всегда и было, пригласил бы кого-нибудь потанцевать, но тут его взгляд упал на Элли. А она в тот момент и вовсе отвлеклась, заметив в траве отчаянно пищащего котенка, наклонилась к нему и принялась гладить звереныша и что-то ему шептать. Ник подошел к ней, определив, что раньше эту девушку никогда не видел, и когда Элли выпрямилась с котенком на руках, они оказались, что называется, нос к носу. Хотя, Ник был, конечно же, выше, много выше ее. Высокий, сильный, красивый, Ник глядел на нее, и она не отводила взгляд, не жеманничала. Она просто сказала:

-Добрый вечер!

-Привет! – ответил Ник.

И тут я увидел, КАК он улыбнулся ей. Нет, не усмехнулся, не подмигнул, как делал это перед другими девушками. Он просто и очень открыто, светло ей улыбнулся, сияя глазами так искренне, что, наверное, именно в тот момент я и понял, что потерял всякую надежду завоевать сердце Элли. Против такой улыбки, против такого света из чистых, синих глаз устоять невозможно! Но и тогда Элли не растаяла, что стало бы с любой из остальных девчонок. Она тоже улыбнулась Нику. Запросто так, как могла улыбаться только она одна – словно, Ник был ее старым другом, которого она очень давно не видела, и которому рада.

-Вам нравится этот зверь? – спросила она Ника, показав котенка.

-Ну, что я могу сказать… Довольно милый, пушистый комочек, горластый, надо отметить и, скорее всего, голодный… Если честно, я предпочел бы хорошего, преданного пса.

-Жаль… — вздохнула Элли.

-Почему это?

-Значит, вам я вряд ли сумею отдать его под опеку.

-Так вы сочли, что мне можно доверить судьбу этого крохотного, беззащитного существа?!

-Неужели это так невероятно?! – улыбнулась Элли. – Мне кажется, вам очень подходит роль защитника.

-Приятно слышать, но тут беда в другом – я редко живу дома и не уверен, что в мое отсутствие кто-то из домашних захочет заботиться о котенке… Давайте договоримся так, — Ник погладил кота, уютно устроившегося на руках у Элли, — пусть он пока поживет у вас, а как только смогу, я заберу его. Но время от времени я стану навещать его, привозить чего-нибудь вкусного. Так пойдет?

Кто бы мог устоять перед таким обаянием! И ведь как ухитрился вывернуть на возможность запросто вот так приезжать к Элли в гости! Не напрашиваясь, не выведывая адрес. Элли наклонила голову на бок, забавно прищурилась и рассмеялась.

-Ну, что же… Хорошо!

-Тогда, может быть, нам стоит познакомиться? Меня зовут Ник Ланкастер. А вас, милая леди?

-Элеонора Клейторн… Можно просто Элли.»

На этих словах, словно, от толчка, Элли подняла глаза от повествования Ферри и натолкнулась на взгляд Рэймонда, наполненный лазурной водой. Пока она читала, он встал со своего места и отошел к камину с сигаретой. Теперь он стоял прямо напротив нее, освещенный огоньками множества свечей, и от взгляда его невозможно было оторваться… Он тоже вспомнил! Не мог не вспомнить!.. И что бы не заплакать, что бы не броситься к нему, Элли продолжила читать:

« —Хорошо! Элли…

Я оглянулся в тот момент и заметил, что все девчонки не отрывают взгляд от этой пары, явно увлеченной друг другом. Похоже, Элли нажила себе в те минуты целую армию врагов! И не успел я подумать об этом, как Ник пригласил Элли потанцевать.

-Но как же я буду танцевать с котенком на руках?.. Наверное, мне уже пора. Лучше я поеду.

-На чем это?

-На велосипеде.

-Подождите, а где же вы живете? Мне ведь все равно придется исполнить свое обещание навещать нашего героя.

-Дом Патриции Хэмилтон. «Луга». Знаете, наверное, он стоит особняком в нескольких милях отсюда.

-Знаю, конечно. Но ведь это далеко, и туда дороги-то приличной нет! От шоссе две жуткие колеи. И вы собираетесь ехать домой несколько миль на велосипеде в полной темноте?? А как же наш кот? Куда вы его денете?

Элли растерянно глядела на него, сообразив, что совершенно об этом не подумала.

-Знаете что, Элли, давайте мы сейчас погрузим ваш велосипед на мой автомобиль, и я отвезу вас с этим зверем домой. Согласны?

Уверен, что любая из присутствовавших на танцплощадке девушек все отдала бы за такое предложение Ника! Но он даже не смотрел на них. Он взял Элли за руку и глядел ей прямо в глаза.

-Вы не доверяете мне, Элли? – тихо спросил он. – Конечно, на вашем месте я бы тоже сомневался, прежде, чем сесть в машину к совершенно незнакомому мужчине. Но…

-Почему же?.. Я вам вполне доверяю.

-Это за что же?!

-Не знаю пока. Просто доверяю и все… Мне кажется, словно, мы с вами знакомы уже очень давно. Но я приехала сюда не одна.

-Вот как? С кем же?

-Со своим другом. И мне, наверное, следует попрощаться с ним, дать знать, что я уезжаю домой.

-Безусловно! Обязательно! И кто же ваш друг?

-Том Рипли… Том! – позвала она меня. – Иди сюда!

Я подошел и… подал Нику руку. Элли разделила нас, и он разделил нас с Элли, но… что-то было в этой девочке такое, что даже соперников заставляло улыбаться друг другу. Хотя бы просто ради нее, ради ее улыбки…

С того вечера, встречаясь с Элли, я видел, что Ник занял все ее мысли, все чувства. Она разговаривала со мной, улыбалась мне, но сама была где-то очень далеко. Она ждала его. И всегда неразлучная со своей куклой. Что Элли шептала ей в зарослях акации в самой глубине сада?.. Не раз я заставал Элли в слезах, сидящей в обнимку с куклой там, среди густых кустов, в высокой траве, пахнущей цветами, самой серединой лета. Нет, не от обиды, нанесенной Ником, плакала она! Клянусь, я оторвал бы ему голову, будь это так! Она просто скучала по нему. Но когда он приезжал… Знаете, счастливее людей я не встречал никогда! Они уходили гулять в луга, что распахивались за задней калиткой сада, и возвращались уже в темноте, но и я, и  даже миссис Хэмилтон, знали – ни словом, ни поступком Ник никогда не обидел бы Элли, никогда не позволил бы себе ничего лишнего! Он любил ее, любил больше всего на свете – это читалось в его глазах. Непобедимый бунтарь, независимый гуляка превращался рядом с Элли если не в кроткого ягненка, то в истинного джентльмена, рыцаря, каких нынче и не сыскать… Впрочем, сейчас, мистер Мэйсон, я понимаю, что таким он и был на самом деле, возможно, из-за своего отчима скрывая свою натуру под маской непокорного, позорящего аристократию, анти светского типа… Но вы, очевидно, догадываетесь, что вся эта идиллия не могла продлиться долго. Так не бывает, когда живешь среди людей в зависимости от них, от обстоятельств. Конечно же, Ник недолго раздумывал, прежде чем решил жениться на Элли! Естественно! И вот тогда, ради Элли он решил изменить свои отношения с отчимом. В конце концов, он ведь собирался ввести девушку в семью, дать ей все, на что она могла иметь право, став миссис Ланкастер… В тот день я приехал к Элли к вечеру. Я надеялся, что она уже вернулась из своей поездки в поместье Гектора Фортескью, куда она была приглашена на обед. Миссис Хэмилтон сказала мне, что Элли в саду, и это не удивило меня. И даже ее слезы не показались для меня чем-то странным. Поначалу. Но когда я увидел, КАК она плачет… Она рыдала навзрыд! Так, что сердце разрывалось, глядя на нее.

-Господи, Элли, что случилось?? – я рухнул на колени рядом с ней в траву.

Но она лишь отмахнулась, закрыв лицо куклой.

-Он обидел тебя? Элли!

-Нет же, нет, Том! Как ты только подумать мог?!.. Это его… — она всхлипнула, — его отчим. Фортескью.

-Что он сделал?!

-Я надела свое лучшее платье… — невпопад начала Элли. – Я так старалась, Том! Мне хотелось, что бы Ник гордился мной… И поначалу все, вроде бы, хорошо было. Нас пригласили обедать, мы разговаривали на самые разные темы, даже шутили, и я понадеялась, что пришлась Фортескью по душе. Но когда подали кофе, Фортескью вдруг спросил:

-Ник сказал мне, что ваша мать, мисс Клейторн, была актрисой. Это так?

-Да, это так, сэр. Она была ведущей актрисой одного из Лондонских театров. Имела большой успех. Ее даже в Америку, на Бродвей…

-А ваш отец? – перебил меня Фортескью. – Кем был он?

-Он был ее импресарио, сэр. И это все, что я знаю о родителях. К сожалению…

-В таком случае, мисс, я рад, что смогу вам помочь и прояснить для вас кое-что о вашей семье.

Я увидела, как Ник напрягся, как ледяным огнем полыхнули его глаза, но сама я ничего не понимала, а Фортескью продолжил:

-Как вы сами понимаете, мисс, когда мой… сын сообщает мне о своем намерении жениться, мне становится весьма любопытно, кого же он решил привести в нашу семью. Особенно, после того, как с его слов я узнаю, что мать невесты была актрисой…

-Но разве в этом есть что-то дурное?? Разве профессия актрисы предосудительна?? – невольно перебила я. – Прошли те времена, когда лицедеев за людей не считали, мистер Фортескью!

-Вы не очень воспитаны, деточка, раз позволяете себе перебивать хозяина дома. Но это и понятно!.. Что ж, я отвечу на ваш вопрос. Нет, мисс Клейторн, профессия актрисы вовсе не предосудительна. Мы все получаем удовольствие, посещая театры, мы дарим актерам цветы и овации в знак благодарности за их искусство. Но! Все взрослые люди хорошо понимают, что такое есть богемная жизнь, которую ведут актеры, актрисы и прочие представители искусства. Все эти пьяные гулянки после спектаклей, никаких моральных устоев… И вовсе не секрет, что большинство красавиц актрис становятся любовницами богатых, влиятельных людей… Я взял на себя труд и навел справки о вашей матушке, о Габриэле Клейторн. Это оказалось вовсе не трудно, если учесть, что она и в самом деле в свое время имела большой успех. Фанни Комбс – таково ее настоящее имя. Став же актрисой, она взяла псевдоним – Габриэла Арден, под которым была известна до того, как вышла замуж на Чарли Клейторна, ее импресарио, который и считался вашим отцом.
-Считался?? – я едва могла дышать, пораженная. – То есть как??

-А так, мисс, что он вовсе не ваш настоящий отец, мисс Клейторн.

-Но… кто же тогда? Кто мой отец?

-Этого я, к сожалению, не могу вам сказать. Все, что мне удалось выяснить – ваша мать имела связь с каким-то то ли художником, то ли скульптором. Никто даже имени его не помнит. Вот от этой связи вы и родились. И уж потом, когда ваша мать вышла замуж за своего импресарио, вам и всем остальным внушали, что он и есть ваш отец. Тем не менее… Как вы думаете, мисс Клейторн, могу ли я со спокойной душой допустить брак моего сына с практически внебрачной дочерью актрисы, отец которой даже неизвестен? Я, человек состоятельный, занимающий не последнее место в обществе! Мне вовсе ни к чему сплетни о том, что какая-то девчонка без роду и племени окрутила моего сына с целью залезть в карман нашей семьи! Вовсе ни к чему!! Слышите, мисс??.. Да, да, Николас, я прекрасно вижу, кто передо мной! Чистенько одетая, тихая, как беленькая мышка… дочь шлюхи! И не более того.

Ник вскочил, но я успела схватить его за рукав и встала из-за стола.

-Благодарю вас, мистер Фортескью, за прекрасный обед! — произнесла я. – Прошу тебя, Ник, проводи меня. Мне пора домой… Прощайте, мистер Фортескью.

Ник попытался хотя бы что-то сказать в ответ на все эти выпады своего отчима, но я поглядела ему в глаза и прошептала:

-Пожалуйста, Ник! Я прошу тебя!

Я выбежала на улицу, и Ник усадил меня в машину, наказав шоферу отвезти меня домой. Он должен был выяснить отношения с отчимом немедленно…

И Элли снова заплакала.

-Но что же ты плачешь, Элли? – едва сдерживая возмущение, спросил я. — То есть, я понимаю, как тебе обидно, как страшно, что теперь свадьба под угрозой… Да какая разница, что болтает этот Фортескью?! Ник – человек самостоятельный, и я уверен, что он и без благословения этого урода, своего отчима, женится на тебе, раз он этого хочет.

-Том, но ведь в таком случае, я встану между ними. И что, если тогда отчим лишит Ника наследства? Из-за меня! Я не могу этого позволить, Том…

Элли всхлипнула, но слезы продолжали катиться из ее глаз.

-… Но и потерять его, больше никогда не увидеть Ника я тоже… Господи! Только не это!

Она так плакала, так отчаянно и безысходно рыдала, что не заметила, как на дорожке появился сам Ник. Увидев ее, увидев, как она убивается, он бросился к ней, даже никак не отреагировав на мое присутствие.

-Элли!!.. Элли, девочка моя! Что с тобой??

Он обнял ее, и она прижалась к нему так неистово, точно, весь мир рушился вокруг нее.

-Ник… Ник… — шептала она просто не в силах успокоиться. А он закрыл глаза, и я понял по его лицу, что все, похоже, гораздо хуже, чем то, о чем успела рассказать Элли. Только вот как сказать ей об этом сейчас, когда она в таком состоянии?!

-Элли, милая, успокойся, прошу тебя! – уговаривал он Элли. – Я же здесь, с тобой! Я очень люблю тебя, и дороже для меня нет никого в целом свете. Элли!.. Смотри, что я принес для тебя! Смотри…

Она оторвалась от его груди, всхлипнула и попыталась улыбнуться.

-Что?.. Для меня?..

А он достал из кармана куртки кожаный мешочек, затянутый тесемками. Развязал их, взял ладонь Элли и вытряхнул на нее огромный изумруд на светлой, блестящей цепочке. Я невольно присвистнул, а Элли ахнула:

-Что это, Ник??

Камень сверкал и переливался на солнце всеми оттенками зеленого, вокруг него сияли бриллианты, и мы все трое сидели, не шевелясь и любуясь этим зрелищем, совершенно позабыв обо всем. Только жаворонки пели где-то высоко-высоко в летнем небе…

-Это тебе, Элли, — тихо произнес Ник, поцеловав Элли в висок.

-Но Ник…

-И даже не думай возражать! Потому что, это не какой-нибудь подарок, чья стоимость может смутить и что-то значить. Этот изумруд передавался в нашей семье от одной женщины к другой. До тебя он принадлежал моей матери, ей подарил его мой отец, а ему передала моя бабушка, которой преподнес, как своей невесте, мой дед. И я имею полное право подарить его тебе. Ведь ты – моя невеста, Элли, и другой мне не надо. Слышишь? Никакой другой!!

-Так значит… значит, то, что сказал твой отчим, ничего не меняет? Нет?

-Ни за что!

Элли посмотрела на камень в ее ладони.

-Но… а если твой отчим откажется от тебя, лишит наследства и…

-Да какая разница мне, Элли?? Я всегда смогу заработать деньги, которых хватит и тебе, и нашим детям! Ты ни в чем не будешь нуждаться!.. Да, возможно, шиковать мы и не будем, но… Знаешь, мы с мамой до ее замужества за Фортескью, жили очень скромно. Я был тогда еще мал, но мама рассказывала мне о тех временах. Так что… ничего они для меня не значат, эти миллионы Фортескью!

-И твоя мать даже не подумала продать изумруд, когда приходилось туго?! – не утерпел я. – Ведь он же неслыханных денег стоит! Вы могли бы жить безбедно всю жизнь, и ей не пришлось бы выходить за Фортескью, заботясь о твоем будущем… Хотя, извини, возможно, она любила его, и с ней он не вел себя таким скотом.

-Ничего, Том. Ты прав – похоже, мама и впрямь вышла за него ради меня. Она никогда не жаловалась, не плакала, не ругалась с ним. Но я хорошо помню, как, оставаясь одна со мной в моей спальне, она доставала из шкафчика с моим постельным бельем портрет отца, долго смотрела в его лицо, тихо и грустно улыбаясь, а потом, только тогда плакала. «Слава господу, Ники, ты так похож на своего отца, мой хороший!» — шептала она, прижимая меня к себе… А незадолго до смерти она показала мне изумруд и сказала: «Когда-нибудь ты подаришь его той, что полюбишь больше всего на свете. Слышишь, Ники? Только ей! Не продавай его никогда… Камни такой огромной ценности имеют жуткую особенность – они всегда облиты кровью. Но этот камень много поколений был осенен любовью тех, кто его дарил, и тех, кому его дарили. Пусть это никогда не кончится!»… Береги его, Элли. Береги, что бы ни случилось! И если… если окажусь я вдруг слишком далеко от тебя, так далеко, что не докричаться, посмотри на него, и ты услышишь мой голос, снова услышишь, как я люблю тебя, Элли!..

Она сжала ладонь.

-Я сберегу, Ник, я обещаю!

А на следующий день мы узнали, что Ник арестован за покушение на жизнь своего отчима. Горю Элли не было предела! Но теперь она не плакала, она, словно, омертвела. Смотреть на нее было невозможно! И все, чем я мог ее утешить, был рассказ о том, как это случилось, ибо тогда становилось ясно, что Ник не виновен. Брат моего отца служил автомехаником у Фортескью. От него мы и узнали, что весь сыр-бор разгорелся именно из-за изумруда, который Ник подарил Элли. Фортескью увидел, как Ник забирает его из шкатулки с драгоценностями матери. Стал истошно кричать, что Ник не гнушается ничем, и теперь ясно, где он достает деньги, прикрываясь ложью о работе. Ник ответил, что камень он собирается подарить своей невесте, как и просила об этом его мать. И больше он не трогал ни единой вещи в этом доме. Если же Фортескью ему не верит, то пусть наведет справки, как он это обычно и делает, и узнает, где он работает, сколько зарабатывает и даже сколько и на что тратит… Скандал длился долго. Фортескью обливал грязью Элли, называл Ника вором и мерзким лжецом, требовал вернуть камень, ибо не место ему на шее дочери шлюхи и, видимо, девицы того же сорта. После этих слов Ник молча двинулся к двери и Фортескью схватил его за шиворот, пытаясь остановить и отнять изумруд. Ник оттолкнул его… Если бы вы видели Ника, мистер Мэйсон, вы бы поняли, с какой силой он мог оттолкнуть отчима, который довел его просто до бешенства оскорбив ту, кого он боготворил. Ник был высокий, очень крепкий и сильный! Фортескью отлетел, как паршивая собачонка, ударившись головой о стол… Думаю, даже если бы Ник остановился тогда, придя отчиму на помощь, то и в этом случае тот заявил бы в полицию. Но Ник выбежал из дома, сел в свой автомобиль и рванул сюда, к Элли. А Фортескью нашли слуги, вызвали доктора, а уж он сам, придя в себя, заявил в полицию о том, что пасынок пытался его убить. Конечно, мистер Мэйсон, слуги видели, что случилось, и многое услышали. Они могли свидетельствовать о том, как все было. Но Фортескью так запугал их, что они рассказали в полиции лишь о том, что слышали ругань и видели, как поспешно Ник Ланкастер скрылся из поместья.

На заседание суда Элли привез я. Она сидела, схватив меня за рукав, не шевелясь и глядя лишь на Ника. Мне кажется, она и не слышала ничего. Да, наверное, и не стоило ей слышать всю эту клевету на Ника. Адокат, которого предоставили ему, нес какую-то жалкую чушь, никто не стал разбираться по-настоящему, и Ника приговорили к тюремному заключению… Элли, точно, умерла. Помню, как бродила она в сумерках по густо заросшему травой саду, все так же прижимая свою куклу к себе. Вокруг тихо блуждали сумеречные тени, пахло падавшими яблоками, которым судьба была в это лето сгнить разбитыми, а она все брела и брела, тихонько напевая свою песню. Ту самую, о которой я рассказывал… Я даже не пытался с ней заговаривать, зная, что это бесполезно. Но что-то подсказывало мне – Элли не уничтожена, она даже мысли не допускает о том, что никогда больше не увидит Ника. Она ждет. Все время, каждую минуту молча ждет… Не знаю, чем бы все это и кончилось, если бы в те дни Великобритания не объявила войну Германии. Примерно через месяц пришло письмо. Письмо от Ника. Оказалось, он каким-то образом напросился на фронт… Быть может, начальство было довольно его поведением, работой? Не знаю… В общем, ему удалось отправиться воевать. Так он мог не только писать Элли, так она снова чувствовала его рядом. Почти свободным и достойным ее. Хотя, конечно же, война есть война и Ник мог погибнуть. Но он был гордым человеком с чувством собственного достоинства, наш Ник! Он пошел защищать свою родину вместо того, что бы отсиживаться на нарах. Он пошел защищать Элли, и она это понимала… В тот вечер я ужинал здесь, в «Лугах». Хочу сказать, что сам остался в те дни дома из-за своего слабого сердца. Как ни рвался, врачи не отпустили! Ведь как раз где-то за полгода до войны у меня обнаружили порок сердца, ругали еще меня, что до сих пор не обращался. А я и не понимал, что болен. Когда же прихватывало, помалкивал, считая, что просто устал, нерв какой защемило или еще что. Дурак, конечно! А мама так плакала, когда я решил на фронт пойти! Все просила, что бы я с ума не сходил, что я просто и не доеду до фронта… Так вот и остался. А после войны мне операцию сделали… Простите, что отвлекся, мистер Мэйсон! Просто, что бы вы знали, почему я оказался в «Лугах» в тот день, а не в окопах… Элли было не узнать! Она выпила немного бренди, щечки ее порозовели, и она улыбалась, даже смеялась, радостно и с надеждой. На какое-то короткое время мы с миссис Хэмилтон, которая, кстати, всячески поддерживала Элли и верила в Ника, перестали беспокоиться за Элли. Как мы ошиблись! Через пару дней утром, миссис Хэмилтон нашла письмо на столе в гостиной. Элли уехала на фронт, поближе к Нику. «Милая, милая моя тетушка! – писала Элли. – Не беспокойтесь за меня! И прошу вас, не говорите никому, что я еще несовершеннолетняя! Иначе меня не возьмут… Вы ждите и верьте, как верю и жду я. Очень надеюсь, что там, на фронте, я обязательно где-нибудь встречу Ника. Ради этого и еду. Простите меня! Простите, что оставляю вас без своей поддержки и помощи, хотя, надеюсь на то, что наш лучший друг Том всегда будет неподалеку. Я верю в то, что вы, дорогая моя тетушка, понимаете меня, как понимали всегда. Все будет хорошо, непременно! Мы с Ником вернемся, и снова будем все вместе. Обязательно!»… Я знаю, мистер Мэйсон, я сам всегда надеялся, что если во что-то искренне веришь, если чего-то по-настоящему хочешь, это сбывается. Особенно, если речь идет о таких сильных чувствах! Может, так оно в жизни и случается… Но даже такая непобедимая любовь, что связала Элли и Ника, не спасла их. Как ни рвались они друг к другу, встретиться им было не суждено. Элли… она погибла при бомбежке их госпиталя. Это был прифронтовой госпиталь, размещенный в палатке. Элли работала хирургической медсестрой, и они с доктором оказывали самую первую помощь раненым солдатам. Они спасали жизнь, что бы потом, эвакуированные в настоящий госпиталь в тылу, солдаты уже выздоравливали и набирались сил… Как написало командование в письме к миссис Хэмилтон, Элли до последней минуты выполняла свой долг, и благодаря ей к своим матерям и женам вернулось немало сыновей и мужей. Бомба прямым попаданием разнесла палатку госпиталя со всеми, кто в ней был, в клочья…

Мистер Рипли умолк, и я увидел, как по его щеке скатилась слеза. Я поспешил налить ему еще вина.

-Выпейте, мистер Рипли. И я выпью с вами. Давайте помянем Элли.

-Да… да, давайте…

-И Ника Ланкастера.

-А Ник, он ведь вернулся!

-Вот как?!

-Да, мистер Мэйсон, Ник вернулся.

Мистер Рипли выпил свое вино.

-Через несколько месяцев после окончания войны он появился в «Лугах». Я как раз, привез молока и сыра миссис Хэмилтон, выгружал все это из машины, когда в распахнутые ворота вошел человек. Я и не признал его сразу. В потрепанном кителе, небритый, с коротко остриженными, серыми от пыли волосами, он подошел ко мне, хромая, опираясь на какую-то палку, и поздоровался:

-Привет, молочник Том!

Я присмотрелся к нему и только по глазам, по ярко-синим его глазам, глубоким теперь, как море, я узнал Ника Ланкастера. И я онемел, чувствуя, по глазам его этим увидев надежду его сердца.

-Здравствуй, Ник! Рад тебя видеть! – воскликнул я.

-А Элли? Где она?

Ладони мои вспотели от волнения, ибо я понятия не имел, как сказать ему правду. А он уже не глядел мне в лицо, отыскивая глазами Элли, которая, как он, наверное, надеялся, могла выйти из дому или выглянуть в окно.

-Она… Ее нет, Ник, — пролепетал я, наконец.

-То есть, как это нет? Она куда-то ушла? Случилось что-то с ней? Да не молчи ты, как истукан, Том! Где Элли?? Где моя Элли??

-Ее нет… совсем нет, Ник. Прости! Она… погибла. О, господи! Погибла она на войне, Ник. Ее госпиталь разбомбили…

Ник отступил на шаг, точно, боль от моих слов не достанет на расстоянии. Побледнел.

-Погибла?? Но почему… как же так…

-Это война, Ник. Люди погибают и…

-И это ты мне?! Мне ты будешь рассказывать о войне?? – вскричал Ник. – Я же пошел туда только ради нее, только что бы побыстрее вернуться, что бы человеком себя чувствовать, а не тюремным быдлом! Что бы и к ней вернуться человеком… Я через ад прошел, Том! А ее нет?! Я все это время жил только встречей с ней, только мечтой о ее объятиях, о глазах ее, что смотрели на меня сквозь сотни миль, сквозь дым от взрывов и пелену крови, застилавшую взгляд, прямо мне в сердце, а ты говоришь мне, что ее нет, что погибла она??

И застонав, он рухнул на колени, закрыв лицо руками. Я подошел к нему, присел на корточки и дотронулся до его плеча. Ника сотрясали рыдания, что было еще страшнее. Ибо нет, наверное, ничего ужаснее, нет ничего, что отняло бы больше сил, чем видеть сломленным человека такой огромной воли, как Ник Ланкастер!

-Но… как же так, Ник?! Вы же переписывались… как же… почему тебе не было известно?

Ник молчал, его плечи замерли.

-Не знаю… — прохрипел он. – Ее госпиталь… его перекидывали с места на место… как и меня… и письма приходили очень редко, а потом и вовсе перестали приходить. Я ведь не был ей мужем, кто посчитает нужным мне сообщить… А сюда боялся написать. Словно, чувствовал… Господи, Элли! Моя родная девочка… Элли!!!..

-Ник… Ник, пойдем в дом, — попытался я. – Миссис Хэмилтон накормит тебя. Пойдем! Хоть передохнешь с дороги…

Он медленно поднялся.

-Я не голоден, Том. Я теперь, будто, сам умер… Но пойдем, я поздороваюсь со старушкой.

Мы вошли и, увидев Ника, миссис Хэмилтон ахнула сначала, а потом разрыдалась и обняла его.

-Ник, мальчик, ты вернулся! Слава богу, ты жив! – плакала она, а Ник стоял, словно, окаменевший.

Что-то он, все же, сказал ей, что-то бормотал, успокаивая старушку, плачущую по Элли и увидевшую в Нике частичку любимой племянницы, той маленькой девочки, что когда-то пришла в этот дом. В Нике жила любовь Элли, а это главное, мистер Мейсон, что приносит человек в этот мир… Потом Ник попросил разрешения подняться в комнату Элли, и я пошел проводить его. Он остановился в дверях, постоял пару секунд и медленно вошел. Все там осталось нетронутым с того утра, когда Элли уехала. Постукивая своей палкой по деревянному полу, Ник прошел по комнате, дотрагиваясь до ее вещей, подошел к куклам. Он знал, как много они значили для нее.

-Здесь новая кукла… — проговорил Ник и обернулся ко мне. – Я ее не видел… Но почему только одна? Выходит, человек, который присылал эти куклы, узнал, что Элли погибла? Когда Элли… не стало, Том?

-Через восемь месяцев после ее отъезда. А уехала она через пару месяцев, как тебя посадили…

-Господи, но ведь ей было только восемнадцать! – вскричал Ник. – Как же ее взяли? Как вы ее отпустили?? Как вы могли??

-Ох, Ник! Только не вздумай спросить об этом миссис Хэмилтон! Она и так страшно мучилась! Все винила себя, места себе не находила, когда сообщили о гибели Элли. Едва не умерла… Но ты же знал Элли еще лучше, наверное, чем она, ее тетя! Ты не можешь не помнить, какой сильной и упорной она была – уж если решила что, не переубедить! Она так рвалась к тебе, что, вероятно, подделала документы или как-то уговорила взять ее, не взирая на возраст, там, где набирали медсестер. А скорее всего, я думаю, все, как и тетушка ее, думали, что работать в госпитале  нормально для даже восемнадцатилетней девушки. Но она так отличилась, стала такой замечательной хирургической медсестрой, что они там пошли у нее на поводу и  решили, что на фронте она принесет больше пользы стране… А эта кукла пришла на следующий ее день Рождения. Когда ей… когда ей должно было исполниться девятнадцать. Так что, выходит, тот человек не знал, что она погибла. Наверное, узнал потом. Ибо больше кукол не приходило.

-Могу себе представить, что пережила миссис Хэмилтон, когда появилась эта кукла! Ведь Элли уже не было… — вздохнул Ник, и желваки ходуном ходили на его щеках, такую боль он, видимо, испытывал в тот момент.

-А знаешь, она… она, как будто, даже обрадовалась, когда коробку с куклой, как это бывало все годы жизни Элли в «Лугах», мы обнаружили на крыльце. Я сидел в столовой, и мы с миссис Хэмилтон пили чай с пирогом, отмечая день Рождения Элли, когда старушка, точно, опомнилась и встала из-за стола.

-Том, мальчик, мы же забыли! – воскликнула она.

-Что забыли?? – удивился я, едва не подавившись куском.

-Кукла, Том!

-Что «кукла»? – опять не понял я, но миссис Хэмилтон уже вышла в переднюю и распахнула дверь.

Я вскочил вслед за ней и, подойдя, через ее плечо увидел на ступенях крыльца большую коробку, перевязанную лентой с пышным бантом. Там же торчала карточка, на которой, как и всегда, все эти семь лет было написано: « Для Элеоноры в день ее Рождения». Я внес коробку в столовую, поставил на стол и открыл. В коробке лежала эта, последняя кукла. Одетая в лиловое узкое платье, длинные лиловые перчатки и маленькую шляпку с вуалеткой на уложенных в модную тогда прическу на черных кудрях, она очень напоминала молодую леди, которой должна была бы стать Элли…  Миссис Хэмилтон расплакалась, конечно, но не горько, не отчаянно, как этого следовало бы ожидать. Она плакала и улыбалась. Грустно, но все же.

-Вот и для кого-то еще наша девочка жива и любима, Том! – сказала она тогда.

-Для меня она всегда будет жива… — глухо произнес Ник и взял в руки куклу в зеленом платье, которую Элли любила больше других кукол, и которая была так похожа не нее саму…

Рипли раскурил свою трубку и снова как-то пристально посмотрел на меня. Только теперь в его взгляде сквозила неуверенность. Словно, он хотел что-то сказать или спросить, но не знал, стоит ли это делать.

-Что, мистер Рипли? Вы что-то хотите сказать мне? – не вытерпел я.

Тот покряхтел, снова поглядел на меня и произнес:

-А… скажите мне, мистер Мейсон, кроме того, что вы мне уже рассказали, вы ничего в этой кукле не замечали? Ничего странного, удивительного?

Я помолчал, теперь в свою очередь глядя ему в глаза, а потом ответил:

-Если бы вы не спросили, я бы ни за что не сказал, боясь попросту прослыть сумасшедшим. Но после всего, что здесь уже прозвучало… Она поет. Мне казалось сначала, что это галлюцинация какая-то или даже думал о привидениях, не упокоенных душах, но потом услышал совершенно ясно и понял, что поет именно она. Очень тихо, нежно она напевает, похоже, ту самую песню, которую когда-то так часто пела ей Элли, всем сердцем мечтая о любви, о человеке, который будет любить ее больше всего на свете и всегда, что бы ни случилось, будет возвращаться к ней. И ведь он вернулся, мистер Рипли. Ник вернулся!

-Да, вы правы, мистер Мейсон. Сначала он пришел к ней именно таким, о каком она грезила – сильным, красивым, с большим любящим сердцем. А потом, пройдя незаслуженное наказание, подлость и унижения, огонь, кровь и смерть, он вернулся. Только вот она… Какая невероятная, ужасная несправедливость! Столько пережить и узнать, что и жить-то больше не за чем!.. Ник недолго пробыл тогда с нами. Как могли, мы пытались его удержать, уговорить остаться жить здесь, на радость миссис Хэмилтон, но он наотрез отказался. Впрочем, и это можно понять. Для него, наверное, было слишком больно все время находиться тут, где все помнит Элли, и понимать, что она уже никогда не появится. Невыносимо! Даже для такого сильного человека, как Ник Ланкастер… И он уехал. Куда, мы так и не узнали. Просто канул, исчез без весточки, без единого напоминания о себе. Иногда мне кажется, что где-нибудь он еще жив, неся в себе память об Элли, свою любовь к ней и ее любовь… Я тоже слышал, как она поет, ее кукла. Меня пугало это сначала, точно, происходит со мной что-то нехорошее. Но потом  подумал о том, что когда-то Элли так любила эту куклу, так много искренне, от всего своего чистого сердца отдала ей, что все это поселилось в неживом тельце. Поселилось и забилось живым сердечком, вечно несущим теперь отголосок любви, надежды, всех самых сильных чувств Элли. И мне как-то легче на душе стало. Значит, не исчезает в этом мире ничего с приходом смерти. Мечты, любовь, преданность и вера в Чудо – они носятся по свету от одних людей к другим, поддерживают, дарят силы, ведут туда, где ждет счастье… Я рад, мистер Мейсон, что этот дом, куклы Элли достались именно вам. Искренне рад! И я непременно сделаю все, что бы в ваше отсутствие все здесь сохранялось в целости до вашего приезда. Вы услышали этот дом, вы услышали песню Элли, ее саму. Значит, все здесь принадлежит вам по справедливости.

И мистер Рипли, откланявшись, уехал. С тех пор он следит за домом, хотя недавно ему пошел уже восьмой десяток… Я не слишком утомил тебя этой историей, Ричи? Ибо это еще далеко не все. Моя… исповедь только начата. Да, да! Прости меня, но все это необходимо рассказать. Необходимо не только для меня, но и для тебя… Можешь перевести дух и выпить виски, дорогой!..»

Элли подняла голову – Рэймонд стоял у огромного окна и курил. Брэндан сидел, все так же держа в руках свою шкатулку и уставившись на нее невидящим взором. А Джек поглядел на Элли.

-Передохни, милая, — произнес он и поднялся. – Думаю, нам всем стоит перекусить, выпить и слегка размяться…

-Скорее, отвлечься! – заметил Берт, ставя свою шкатулку на стол. – У меня до сих пор перед глазами маленькая девочка в зеленом платье на крыльце дома в «Лугах». Идет дождь, ее волосы, заплетенные в косички, все в капельках воды. Капельки стекают и по ее щечкам. То ли капли дождя, то ли слезинки…

Он вздохнул и налил себе любимого джина.

-Налить еще кому-нибудь чего-нибудь? – спросил он.

-Мне бренди, если можно, — отозвался Джек.

-Рэймонд? – позвал Брэндон.

-Я же сказал – больше я сегодня не пью…

-Ну, хоть поешь!.. Элли?

-Капельку шампанского, Брэндон. А еще я хочу покурить и поесть!

-Вы явно идете на поправку, леди! – заметил Рэймонд, садясь рядом с ней на диван. – Поухаживать за вами?

-Буду вам премного благодарна! – улыбнулась Элли. – А ведь ты так и не развернул подарок!

-Разверну потом. Никуда он не денется…

Рэймонд положил ей на тарелку картофеля, мяса, салат и добавил сверху пирог.

-Ешь!.. У тебя, кстати, очень хорошо получается читать! Совсем, как у моей сестры. Когда мы были маленькими – она старше меня на пять лет – я всегда просил ее читать мне на ночь. Особенно, когда болел… Маме вечно было некогда, домашние заботы, а отец возвращался поздно страшно уставший и сразу падал спать. Порой прямо за столом… И вот сестра читала мне сказки, читала так хорошо, что я заслушивался, представляя все услышанное, как наяву. Ты читаешь так же… И у тебя удивительно мягкий, приятный голос! Но поешь, прежде чем продолжать!

Элли послушно взялась за еду, а Джек произнес:

-Удивительная история, на самом деле! Трогательная. И особенно, наверное, потому, что мы все помним этот дом, мы были там, мы ходили по тем же комнатам, по которым ходила та Элли, смотрели в те же окна, гуляли в том же саду…  И куклы. Мы все их видели. И ведь тебя, Рэймонд, тоже привлекла именно та кукла в зеленом платье!

-У меня прямо мурашки по коже от этого! – заметил Берт. – Ну, в смысле, не от страха, а от какого-то странного волнения. Будто, история эта не просто история, будто значит она что-то важное для нас, и Ферри неспроста писал все это, не ради того, что бы развлечь Рэймонда в Рождество.

-Вот погоди и узнаешь! – заявил Рэймонд, запивая еду морсом.

-Жаль только, что мы так и не узнаем разгадку происхождения кукол! – произнес Джек. – Вот уж, действительно, тайна!

-Письмо большое! – заметила Элли. – Может быть…

-Ну, откуда, Элли?? Старик Рипли ничего не узнал, а кроме него, думаю, и саму Элеонору Клейторн никто в тех местах и не помнит, — возразил Джек.

Та в ответ пожала плечами, запила еду тем же морсом и прикурила.

-Ты не торопишься? – тихо спросил Рэймонд. – Письмо жжет руки?

-Наверное… Все это очень интересно и… так странно, Берт прав. У меня ощущение, что в этой истории Элли и Ника…

-Прослеживается сходство с нашей? – в лоб спросил Рэймонд. – Только в отличие от Ника, я поступил, как последний трус. Я предал не только твои чувства, Элли, но и свои тоже!.. Мои амбиции… Только не говори мне ничего о том, что без амбиций из меня, из нас четверых ничего не получилось бы! Я знаю. Я сам это не раз твердил, когда мне напоминали о моих выходках, скандалах, которые я затевал, обиженный, что в группе меня задавливают, не желая включать мои песни в альбомы… И нечего так пялиться на меня, Берт! Все это было, и я еще тот забияка… Но ведь речь сейчас не об этом, мой дорогой, и пусть Элли знает, с кем пытается связаться! Джина, она ведь тоже была частью моих амбиций. Я гордился ее красотой, эффектом, который она производила на мужчин, ее связями и знакомствами… Как же глупо звучит! Глупо и похабно… Ее эрудированность, остроумие, положение… Можно подумать, я сам был тогда пустым местом! Впрочем, так оно на самом деле и оказалось. Я стал еще хуже за эти годы, милая. Из обаятельного, солнечного мальчика, который иногда устраивал ссоры, я превратился в уставшего, озлобившегося типа, чьи амбиции еще здравствуют, вот только мало, что получается. Черт, я бы много чего мог сказать сейчас по этому поводу, но мне тоже кажется, что Ферри неспроста выволок на свет божий эту старую сказку. Что еще мы услышим!

-А я вот думаю, что Ферри уж точно не стал бы писать ничего такого, что расстроило бы тебя в Рождество! – возразила Элли.

-И ты снова оправдываешь меня! – усмехнулся Рэймонд.

-Но ведь кто-то должен! И я надеюсь, что право первенства в этом сейчас у меня… Так я продолжу читать? Все готовы?

-Мы ждем! – воскликнул Берт.

А Рэймонд взял ее руку и поднес к губам.

-Увести бы тебя сейчас отсюда, но все ждут окончания письма. И я, наверное, больше всех… Читай, Элли. Что бы там ни было…

Она устроилась поудобнее, выпила еще немного морса и продолжила чтение письма.