«Вот и всё. Если там и правда допрос с пристрастием, то мне его не пройти. Эти люди с серыми лицами умеют сделать так, что расскажешь то, что знаешь и не знаешь. Спалюсь я и в лучшем случае попаду на какие-нибудь каменоломни. Судя по рассказам о стрельбе, там сейчас много вакантных мест образовалось. Что делать? Что делать?» — стучало в висках Наива. Посоветоваться не с кем, только с собой. Наив сидел на заправленной серым одеялом койке, держался за голову и раскачивался из стороны в сторону. Вдруг кто-то тронул его за плечо. Он встрепенулся, пришёл в себя, понял, что потерял самоконтроль и ведёт себя неосмотрительно. Рядом с ним стоял Хазар — один из тех мужиков со светлыми глазами, с которым он так по-настоящему ни о чём не поговорил. Наив приложил кулак ко лбу, к подбородку — «спасибо». В ответ тот махнул прямой кистью, жестом показав «беги», потом резко перечеркнул пальцем губы и ушёл.

К вечеру они недосчитались ещё десятка добровольцев — значит, и те не прошли тест на благонадёжность. Наив вышел на улицу подышать перед сном. Из-за ограничения в движениях ныло всё тело, а в казарме, из которой три дня как не выходили на работы, стоял такой крепкий мужской дух, что топор можно было вешать. За ним следом вышел тот самый человек со светлыми глазами. Они ретировались из зоны охвата видеокамер и говорили очень короткими жестами, немного шевеля губами. Хазар рассказал о плане уходить сегодня ночью — это единственный выход для тех, кто не верит в МММ. Предупредил: если Наив тоже будет уходить, телефон и маячок из уха нужно оставить здесь. Наив спросил, почему Хазар уверен, что там всё хорошо и туда стоит бежать. Тот ответил, что не уверен, но здесь ловить больше нечего — надежды нет, и этого достаточно. Это уже не вопрос веры — это вопрос жизни и смерти. А ещё он сказал, что бо́льшую часть военных и почти всех собак отправили усмирять бунт, поэтому охраны на стройке очень мало, и та сопровождает дознавателей.