Но зато если уж и просила Нюра помощи, ну там стол или шкаф перенести, прибить к стене кронштейн для фиолетовой лампы отказа ей никогда не было. Был только один случай. Недавно освободившийся из лагеря и видно голодный до сих пор до женского тела, слесарь-инструментальщик, в ответ на просьбу помочь обусловил эту помощь, сами знаете, чем. И сделал это прилюдно, ожидая одобрения и хохота всех остальных. Нюра от неожиданного хамства растерялась, замерла, не зная, что и сказать, но в этот момент из сварочного поста выскочил прихрамывающий мужчина, вмиг сбил хама с ног и с глухим рыком вцепился в горло бывшему зеку. С трудом, несколько сильных рабочих разжали его железно сведенные пальцы. Это оказался тот самый сварной, что уступил Анне носилки в день страшного налета. Его успокоили, а «шутника» вывели за цех и «вразумили». Через день, когда смог стоять ровно, привели его к медпункту просить у сестрички прощения…
Тогда, в эти первые ее рабочие дни, Нюра и выпросила у рабочих, разбирающих завалы, откопанный ими вместе с простреленной каской, обгорелыми остатками формы и белизной костей, ржавый искорёженный боем пулемёт максим. Ей легко позволили его взять, не спросив о причине и даже дотащили до медпункта. Несколько дней во время перерывов и часто оставаясь после работы, выравнивала медсестра Анна Руссиянова сваленную у медпункта кучу земли. Делая невысокий покатый курган. Выровняла, прошлась граблями, выбрала кирпичные осколки. Сама притащила из утиля кусок листа броневой стали и положила на верхушке холма. Потом, тщательно вычистив израненное тело старого русского пулемета, покрасила его в цвет, каким окрашивают новые танки. Аккуратно написала красной краской на пробитом щите максима слева и справа от разбитого кожуха ствола:
