— САША!!!

Клавдия с испугу уронила только что очищенную луковицу в помойное ведро, как смогла резко повернулась лицом в комнату и обомлела. Нюра, бледная как полотно, стояла у сундука, лицо ее сводило судорогой от муки страдания. Жена племянника с закостеневшим взглядом судорожно, изо всех сил, зажимала свой рот обеими ладошками. Из помутневших и мертво остановившихся глаз, густо лились на вязанный старенький половичок горькие слезы.

Мальчик, разбуженный внезапным, истошным криком матери заплакал, и спросонья испугавшись тянул к ней худенькие ручонки.

— Саша! Сашенька!!! Любый мой! Где же ты, мой хороший? Как мы с Васильком без тебя будем-то…

Постоянно, раз за разом, с душевным надрывом, стонала — повторяла Анна. У нее, в недолгом фальшивом сне-полудреме, неожиданно, сломался некий душевный стопор-охранитель, позволившей ей до этого момента, в дороге, за насущными заботами о сохранении жизни сына, да и своей, забыть о судьбе оставшегося в Бресте мужа. Теперь, пытаясь понять битым войной разумом то, во что верить не хотела, в то, что он –ее Саша, остался там, где бушующая ныне война, вовсю, щедро сеет смерть. Вновь пережив последнее прощание на перроне Брестского вокзала и остро осознав разлуку, Нюра, от горя, не смогла прийти в себя.

Клавдия, увидев тяжкие страдания родственницы заголосила сама:

— Ой, люди добрые – помогите! Не то сношенька моя сейчас, с горя, кончится!