Анну вдруг осенило – в командирской сумке Саши должна было быть еще одна вещь. Да, уголок фотоснимка она уже увидела. Осторожно достав снимок Анна поднесла его под свет лампочки и прошлое вновь, как тяжкая волна холодного северного моря, накатило на нее…

… Это было дней за десять до начала войны. Она, с мужем и сыном, шла по чистой летней брестской улице, название которой она уже вспомнить не могла, и зашла в фотоателье. Мастер фотограф долго подбирал свет, выстраивал фигуры в кадре, он то просил «пана капитана» взять сына на руки, то советовал «прекрасной пани» – выпустить непослушные локоны из-под берета. Наконец, сделав снимок, пообещал сам принести отпечатанные карточки в дом Войцеховских.

— А мы то уже уехали, догадалась Нюра, рассчитав день, когда пунктуальный поляк принес карточки Саше.

На фотографии, рельефно, выступая поверх искусственного фона, стоял, излучая силу и достоинство молодой капитан Красной армии, в одной руке он держал прижавшегося к его щеке сынишку с бесенятами в глазках, а другой — поддерживал под локоток прекрасную пани – Нюру в выходном светлом платье с пояском и с кокетливой сумочкой через плечо.

Не успев вдоволь наглядеться на довоенный снимок Анна, ненадолго пристроила его под косо падающие лучи света лампочки на комод, а сама решила поступить так, как поступила ее мама, Катерина, после похорон мужа.

Наклонившись к шкафчику, вынула из него бутылку «беленькой», неумело сковырнув сургуч извлекла пробку. Наполнив по риску стакан, Нюра из этого же шкафа достала ржаной калач, щедро отрезала горбушку и круто посолив положила поверх стакана.