-Вот врезал бы тебе сейчас! Тебе пить нельзя, Ричард Тайлер – все мозги вон! Ты еще откажись от нее!
Ричард перевел на Брэндана уставшие свои глаза.
-Отказаться?.. Нет, Брэндан. Не смогу. Боюсь, я стал еще большим эгоистом, чем прежде. Я заберу ее, я прикую ее к себе и… будь, что будет. Она верит в меня. И даже если что-то еще может разочаровать ее во мне, я сделаю все, что бы этого не случилось… Господи! Ты мне просто всю душу вывернул этим своим предположением о ребенке, Брэндан!
-Чего это, а ? Чего так разволновался?
-Этот ребенок, родись он и в самом деле, стал бы мне дороже всех остальных, как ни дико это звучит. Потому, что она сейчас дороже всех… Скорее бы уж Лондон! Дождаться не могу, что бы телефон включить…
***
Телефонный звонок застал ее дремлющей на стуле возле окна. Накрасившись, причесавшись, она почувствовала голод. Вернее, некий слабый его отголосок, который давила и давила сигаретами. Никак ей не хотелось завтракать здесь, боясь, что Славик вот-вот проснется. Но до утра, до того времени, когда можно было бы уехать в парк, было еще слишком далеко. Всего лишь начало пятого. Идти на кухню и греметь там чайником, холодильником, посудой, когда прямо за стенкой вечно всем недовольный папаша… Ну, уж нет! И в лучшие-то дни, когда и со Славиком отношения были более или менее нормальные, и у нее настроение хорошее, Маруська старалась не выбираться на кухню одна. Пусть уж Славик гремит и по башке за это получает! А уж сейчас, когда совершенно непонятно, чем может закончится Славкино пробуждение, соваться за завтраком точно не стоит… Так вот и сидела она, облокотившись на спинку стула, пока не задремала, выкинув из головы все мысли, кроме воспоминаний о Ричарде. Руки его, такие родные… Она так мечтала когда-то прикоснуться к ним, поцеловать! И они ласкали ее, она жалась к ним губами, млела под ними, отдаваясь в их власть, истинную власть любящего мужчины, которого она обожала… Маруська вздрогнула, затрепетала от воспоминаний, от ощущений таких ярких еще. Где же ты, Ричард?! Сердце мое, ты так теперь далеко! Вернешься ли… И снова его глаза. Сердце его все в них, ясных, таких ярких, лазурных… Он не знал, а ведь выбрала она те серьги именно из-за небесно-голубых аквамаринов, так напомнивших ей цвет его глаз… Слезы его… Маруська заплакала. Сердце ее сдавило вдруг, защемило так сильно, словно, где-то… где-то плохо ему, ее Ричарду. И слезы его – не воспоминание, реальны они, и плачет он где-то, так далеко от нее. Ричард, господи!! Прижать бы сейчас лицо его к груди, волосы его гладить, целовать его, всего-всего и шептать, шептать – я люблю тебя, родной мой! Я так тебя люблю!! Я с тобой… с тобой, Ричи…