— Белый и черный, — уверенно, словно отвечал урок, сказал мальчик. — Это напоминает великому жрецу, о том, что он – человек. А в колеснице Шу-эна – два белых коня.

— Видишь?! – торжествующе воскликнула Раогай. – Что толку, что ты ходишь в свою школу для мальчиков? Ты все равно ничего не помнишь, не то, что умница Огаэ!

— Да ты просто… ты влюбилась в этого жреца! – прошептал коварно Раогаэ.

Раогай сжала кулаки, но потом отвернулась и нарочито безразлично перебралась на противоположный край крыши.

А Огаэ смотрел на приближающуюся колесницу с белым и черным конями. Высокий человек в простом белогорском плаще стоял на ней, не шевелясь, держа в сильных руках поводья. Толпа смолкла. Кони подошли к воротам храма. Тогда Миоци сошел с колесницы и два старейших жреца накинули вышитый золотом плащ поверх его простого. Это были ли-шо-Лиэо, хранитель Башни Шу-этэл, второго священного места в городе после храма Шу-эна Всесветлого, человек с глубоко посаженными, точно выгоревшими от долгих лет глазами, и первый жрец Шу-эна, ли-шо-Оэо, белый как лунь, едва стоящий на ногах от ветхости. Рабы все время были наготове, чтобы поддержать его – но он то и дело властным жестом отстранял их.

Накинув плащ на молодого жреца, они ввели его в сияющий белизной мрамора и жаром медных зеркал – в три человеческих роста! – храм Шу-эна Всесветлого.

— Давно, давно не приходили к нам молодые великие жрецы Всесветлого! – говорил дряхлый первый жрец, ли-шо Оэо.– Теперь Уурт переманивает всех. Вот и Нилшоцэа… аэолец, из знатной благородной семьи, в белых Горах воспитывался, а ушел к Темноогненному. И по-фроуэрски научился так, что от природных детей реки Альсиач не отличишь… А ты, молодой белогорец, из какого рода?