Огаэ вздохнул. Ему нравился новый великий жрец Шу-эна Всесветлого – высокий, сильный, в простой белой льняной рубахе, всегда погруженный в свои мысли.

«Он всегда молится?» — спросил как-то он у Раогаэ, который чаще видел жреца, чем батрачивший целыми днями на учителя Огаэ.

«Не знаю… Он молится Всесветлому до восхода солнца и вечером на крыше храма, а когда гроза, он идет молиться Великому Уснувшему на башне Шу-этэл. Это за городом».

«Мне кажется, он молится всегда», — уверенно ответил тогда Огаэ.

«Ты что, тоже влюбился в ли-шо-Миоци, как моя сестрица?» — высмеял его старший товарищ.

Раогаэ было уже почти тринадцать, и он считал своим долгом высмеивать всякие «девчоночьи глупости». Конечно, Раогай стреляет из лука не хуже его, и с землемерием  у нее никогда не было сложностей, хоть она и не ходит в храмовую школу, а занимается с домашним учителем. Но, как только она увидала этого нового жреца на церемонии входа в храм, она и думать забыла, что собиралась уходить в девы Шу-эна, когда отец случайно обмолвился, что не дурно бы выдать ее замуж за белогорца.

«А он никогда не женится, ха-ха!» — дразнил сестру бессердечный Раогаэ. – Он посвятил свою жизнь поиску Великого Уснувшего!»

«Дурак!» — кричала сестра в ответ, и было непонятно, кого она имеет в виду – своего рыжего, как и она брата, или  зеленоглазого и светловолосого великана-жреца.

— Ты что это? Опять ревешь? – Раогаэ похлопал Огаэ по плечу и протянул ему несколько сладких плодов гоагоа. Добрый, нетерпимый к любой несправедливости, он с самого начала взял юного ученика под свое покровительство, и судьба щедро отплатила ему за это великодушие. Огаэ прекрасно решал задачи по землемерию, сложению и дробям, кроме того, он с легкостью читал самые сложные свитки «с листа», не мыча и не запинаясь, как многие мальчики, уже давно учившиеся в школе Зэ.