Среди узников, прикованных к стене, произошло шевеление, когда в их смрадный каменный мешок приволокли еще одного заключенного. Кто-то жадно потянулся вперед, ловя ртом струю свежего воздуха, кто-то, будучи уже не в силах шевелиться, открыл глаза и смотрел на слабые отсветы дня в дверном проеме, кто-то стал просить воды.
Стражники привязали Каэрэ к большому ржавому кольцу в стене, среди полумертвых, стонущих, кашляющих людей.
Кто-то из полутьмы спросил неожиданно бодрым голосом:
— А ты что, тоже грабил на дорогах?
За Каэрэ ответил стражник:
— Он здесь потому, что не почитает Уурта.
— Правда? — словно обрадовался кто-то еще из смрадной глубины, и захохотал, как ночная птица.
— Ты Шу-эну посвящен, что ли? — толкнул Каэрэ в бок сосед, и его цепь зазвенела по полу.
Каэрэ не ответил. От скверного запаха его тошнило.
— Молчит! — раздалось из темноты. — А ты, часом, не карисутэ?
— Нет, — сказал Каэрэ, переводя дыхание. Отчего все подозревают в нем приверженца этого запрещенного учения?
— Не ври! Карисутэ нельзя отрекаться! У вас учение такое! Я уж знаю! – закричал кто-то.
— Где же ты изучал их учение? На большой дороге? — раздалось из другого угла.
— Не важно где, да вот и понимаю кое-что.
— Ты кое-что только в разбое и понимаешь, — возразили ехидно из угла.
— Ты, конокрад! Тебя-то наверняка к празднику Уурта выкупят дружки!
— Уж тебе-то это не грозит! A я Уурта не обижал — он меня тоже не обидит. Много коней Tемноогненному приносил. Уурту все равно, какую кровь в его жилы вливают! – ответил голос из-за угла.