— Вот уж не время для того, чтобы вспоминать изречения Эннаэ Гаэ.

— Мы давно знаем друг друга, ли-шо-Оэо, чтобы быть искренними.

— Ты хочешь сказать, что ты считаешь – Ладья …

— Да! Ладья повернута вспять. Это было открыто моему сердцу после великой печали и горести.  Кто повернул ее, и отчего – я не знаю. Я надеюсь, что узнаю больше, когда перешагну порог солнечного света.

— Итак, Ладья повернута вспять… — проговорил ли-шо-Оэо. – То, что Всесветлый говорил твоему сердцу, ли-шо-Лиэо, всегда было правдой, я слишком хорошо знаю это. Ответь же, – его голос стал возвышенным, словно он говорил не с дряхлым старцем, а с сильным воином, видящим видение: — Ответь же, когда она повернута вспять?

И хранитель Башни поник, и ответил ему тихо:

— Не знаю более ничего… Я не властен знать иное, кроме того, что открывает Всесветлый мне… но знаю – Ладья повернута вспять, и нет ничего истиннее этого.

Они помолчали, потом ли-шо-Оэо сказал:

— Он – сын Раалиэ Ллоутиэ, ты догадался?

— Раалиэ… какого Раалиэ? – пробурчал хранитель, а потом в страхе прижал ладонь к запавшему старческому рту.

— Вот то-то и оно… Эх, пророк Всесветлого не видит, что у него под носом творится, — по-дружески подтрунил ли-шо-Оэо над хранителем.

— Это тот Раалиэ, приемного сына которого ослепили за веру карисутэ и убили?

— Он…

— А он, — кивнул хранитель в сторону молодого белогорца, — он – знает?

— Думаю, что он не знает. Его отдали в горы совсем младенцем, насколько я выяснил. О своей семье у него нет никаких воспоминаний. А что это за странник-эзэт, у которого он брал благословение, прежде чем взойти на колесницу? Он белогорец, несомненно, и из настоящих.