Жеребята
Жеребята. Глава 9. Дева Всесветлого

— Тебе Великий Табунщик помог.

Циэ положил в рот большой кусок жевательной смолы.

Каэрэ покачал головой, гладя своего коня, ласково тычущегося мордой в его шею:

— Бог мой мне помог, а не твой Табунщик.

— Ай, не дело говоришь. Глупый голова. Великий Табунщик все знай, всех думай-помни. Все — его жеребята, табун его.

Циэ развернулся всем своим мощным корпусом, посмотрел на лошадей:

— Грустно им. Умирай делать — никто не хоти. Это все фроуэрцы. После Ли-Тиоэй совсем худо стало. Степняк плохо делал, на помощь не ходи. Теперь фроуэрцы сами в степь иди, степняка в рабы бери… А ты откуда? Далекий путь делай? — неожиданно спросил он у Каэрэ.

— Я из-за моря, — кратко ответил он.

После его возвращения от Игэа, Циэ, как будто это было само собой разумеющимся, забрал его в свои помощники по конюшне. С Циэ никто особенно не хотел спорить.

— Хорошие лепешки у ли-Игэа жена печет! — заметил степняк, запуская руку в корзину, которую дала Каэрэ с собой Аэй. — Как надсмотрщик видел — не забрал?

— Мкэн Аэй дала им тоже по корзине, — ответил Каэрэ, улыбаясь: гнедой аккуратно прихватывал губами кусочки лепешки, слегка щекоча его ладонь.

— Ну что, будем убегай делать? Я смотреть, ты надежный. Будешь со мной убегай делать?

Каэрэ энергично кивнул. Буланый конь шумно вздохнул, выпуская воздух из ноздрей.

— Слушай тогда! — торжественно сказал Циэ. — Праздник Уурта скоро. Тиики настойка много пить, надсмотрщики настойка много пить. Можно в степь на коне скачи. Степь близко, за рекой. Там Эна сейчас кочует, он знай, где общее стойбище.

— Кто этот Эна? — спросил почему-то Каэрэ.

— Степняк, один живет. Шаманит мало-мало. Великий Табунщик его любит — коней, скот, людей лечи. Кого ли-Игэа не лечи, того к Эне вези-торопись…

Рассказ Циэ был прерван шумом и криками за дверьми конюшни.

— Что ходи-смотри, коней пугай! — крикнул степняк, вываливаясь наружу. Вглядевшись в группу рабов, он воскликнул: — Зачем вышивальщица взял?

Каэрэ опередил его, сбив с ног одного из мельничных рабов, тащивших упиравшуюся Сашиа. Подоспевший Циэ помог разогнать остальных.

— Зачем дева Шу-эна обижай? — наставительно спросил Циэ у не успевшего спастись бегством раба и встряхнул его, взяв за шиворот.

— Отпусти, Циэ, — взмолился мукомол. — Уэлэ сказал, что она теперь такая же, как все, и что любой из нас может ее взять!

— Каэрэ ее бери тогда, не вы! — гаркнул Циэ, отшвыривая раба, который рад был избавиться от хватки степняка.

Каэрэ сделал шаг к Сашиа, прижавшейся к деревянной стене конюшни, и неожиданно услышал голос за спиной:

— Драться можешь хорошо. Позабавил. Ли-Игэа тебя и впрямь вылечил.

Старший жрец Уурта, до этого спокойно наблюдавший за потасовкой, в сопровождении двух младший жрецов-тииков со смоляными факелами в руках, приблизился к ним.

— Ну, что же, Сашиа — быть тебе женой конюха, а не мукомола, — усмехнулся он, — раз не захотела служить Темноогненному. А ты не бойся, раб-конюх! Смелее! Все эти россказни о том, что того, кто обесчестит деву Шу-эна, покарает Табунщик — суеверие.

Никто не проронил ни слова — ни Сашиа, бледная от гнева и страха, ни Каэрэ, вытиравший пот со лба, ни Циэ, мерно жующий свою смолу.

— Кланяйтесь господину, дурни! — крикнул один из тииков и почти ткнул факелом в лицо Циэ. Тот невольно отпрянул. Уэлэ захохотал.

Его смех еще долго раздавался в вечернем сумраке двора, пока он шел к особняку, освещенному снаружи смоляными факелами.

Циэ ушел к лошадям.

Каэрэ хотел развязать веревку, стягивающую руки девушки, но, едва он коснулся ее, тотчас же вскрикнул от боли и неожиданности.

— Зачем кусаться? – с улыбкой спросил он

Сашиа открыла глаза  — она зажмурилась, ожидая удара — и удивлением посмотрела на него.

— Каэрэ? Ты… вернулся?

— Да, — просто сказал он и стал зубами развязывать тугие узлы.

Сашиа села у огня, растирая следы от веревок, врезавшиеся в запястья. Каэрэ заметил, что она заметно исхудала  и побледнела со времени их первой встречи.

— Что требовал у тебя Уэлэ?

— Хотел, чтобы я приняла посвящение Уурту Темноогненному. Я отказалась. Он сказал, что отдаст меня рабам с мельницы. Я сказала, что я — дева Всесветлого, и он не сможет этого сделать. Он засмеялся и сказал, что сможет.

Она устало посмотрела на Каэрэ, протянув ладони к огню.

— Ты хочешь есть? — спросил он, и, не дожидаясь ответа, протянул ей лепешку и кувшин с водой.

Она жадно принялась за еду.

Каэрэ сидел, скрестив ноги, молча наблюдая за ней сквозь пламя костра.

— Этот… Уэлэ вдобавок морил тебя голодом? — сочувственно спросил он наконец.

— Запер в подвале на два дня. Чтобы я добровольно отказалась от покрывала девы Шу-эна Всесветлого… Там холодно, сыро… крысы бегают… — она с омерзением передернула плечами, и ее черное, уже не синее покрывало, слетело с ее головы. — А потом он просто отобрал мое синее покрывало девы Шу-эна и вывел меня к рабам с мельницы. Вот сейчас… И снова – ты здесь…

Она спрятала лицо в ладони и долго так сидела – не плакала, плечи ее не вздрагивали – просто сидела и молчала напротив Каэрэ. Тот попытался продолжить разговор:

— Это все из-за того, что ты не хочешь поклоняться Уурту вашему… то есть… их?

— Да, из-за этого.

Она подняла на него чуть раскосые зеленоватые глаза.

— Зачем ты вытащил меня из пруда, Каэрэ? Если бы этого не случилось, мы оба были бы теперь свободны.

— Ты из-за этого прыгала в пруд? Чтобы не поклониться Темноогненному?

— Да, — кратко ответила она, и они замолчали на некоторое время.

— Возьми еще лепешку, — предложил он, желая продолжить разговор.

— Я не хочу больше.

— Тогда ложись спать, ты устала. В конюшне тепло и нет крыс.

Сашиа вспыхнула:

— Если Уэлэ забрал мое синее покрывало, это не значит…

— Нет, не значит, — улыбнулся Каэрэ. Будь спокойна. Ты честно служишь своему богу, я — своему. Пока ты со мной, никто не посмеет тебя тронуть.