— Почему Шу-эн Всесветлый забрал отца, учитель Миоци?
-Значит, уже пора, чтобы ты повзрослел, Огаэ.
-И я больше его никогда-никогда не увижу?
-Ты будешь жить за него. Он был бы рад этому.
-А он… уже никогда-никогда не узнает обо мне ничего? За горизонтом все обо всем забывают? Он и меня забыл тоже?
Огаэ всхлипнул. Миоци положил свою тяжелую ладонь на его плечо. Так они прошли десяток шагов.
-Сдержи слезы, Огаэ, — наконец промолвил жрец Всесветлого. – Люди видят, как ученик белогорца плачет.
Но Огаэ уже и без этих слов смолк: он знал, что его учитель очень строго относится к слезам.
…Тэлиай кормила их вкусным ужином, но Огаэ не смог даже допить свою чашку ароматной похлебки. Он сидел у ног ли-шо-Миоци, съежившись, – его до сих пор знобило, хотя в гостиной было натоплено. После захода солнца быстро холодало.
-Если ты поел, то поставь чашку на стол, — негромко сказал Миоци.
Огаэ чуть замедлил выполнить приказание учителя – горячая глина грела пальцы.
-Помолись и иди спать, — продолжил Миоци. – Иди спать к себе, а не на женскую половину. — Он строго посмотрел на растерянную, и тоже заплаканную, Тэлиай.
Огаэ послушно склонил голову для благословения, и Миоци коснулся его жестких темно-русых волос.
-Всесветлый да просветит твой сон.
…Из своей комнаты мальчик слышал, как Тэлиай убирает со стола и как Миоци поднимается вверх по деревянной лестнице, чтобы читать свитки и совершать ночную молитву. Он уткнулся в набитую свежим сеном подушку и рыдал, пока не уснул.