3
Клаус уставился на ворона, сидящего на кладбищенской оградке. Птица смотрела на него одним глазом, дергая головой. Один неверный взмах руки и она сорвалась со своего места, взметнувшись ввысь.
Его пышная белая челка была зачесана назад, а ниже плеч падали черные пряди. Почти как у Тило Вульфа из «Лакримозы».
Губы аккуратно были подведены черным карандашом (за неимением черной помады), под глазами — слабые черные штрихи.
Клаус посмотрел в небо: колько воронья кружится на кладбище! Они истерически кричат в диапазоне от тенора до баса.
Смерть… Вестники смерти… Что такое смерть? Куда уходит человек после смерти? Тянется ли нить жизни после смерти или труп просто съедят могильные черви и жуки, точащие бездыханное тело? Куда девается душа? И есть ли она вообще?
Все эти вопросы донимали Клауса с того дня, как он узнал, что болен СПИДом. Почему он? Где можно было подхватить эту верную шавку безносой старухи с косой? Стоматолог? Игла для пирсинга? Кто знает…
«Откуда желание смерти? Это желание идеальной жизни», — сказал Джим Моррисон. Но Клаус не хотел этой «идеальной жизни»! Где гарантия, что эта «идеальная жизнь» вообще существует, что существует жизнь после смерти? Нет, он хотел жить здесь и сейчас, в своем молодом и привлекательном теле, со своей душой, жить в ЭТОМ мире, а не строить нелепых бессмысленных догадок о том, есть ли что-то ТАМ.
Все эти бредни готов о СМЕРТИ, о том, как прекрасно быть мертвым… Что они знают о смерти! Да, бесспорно, он был одним из них. Хорошо разглагольствовать о смерти, когда тебя она не касается, но теперь-то ЭТО его касается! И вот, столкнувшись со смертью, парень понял, насколько он хочет жить. И ведь никто никогда не ценит того, что имеет, а когда теряет, то сожалеть об утерянном уже ПОЗДНО.
Клаус так заморочился этими мыслями, что чуть не расплакался от жалости к самому себе. Все его приятели будут жить, радоваться жизни, а его молодое, не успевшее изведать радостей жизни тело, будет гнить в мрачном гробу, кишащем червями! Он и не заметил, как зарыдал, не обращая внимания на слетевшихся и кричащих дурацкими голосами ворон.
Парень молча встал и пошел по кладбищенской тропинке. Воображение живо рисовало ему близость собственной кончины. Он представлял родителей, брата, друзей оплакивающих его у гроба. Ему стало настолько невыносимо, что захотелось задушить самого себя обрезанными и продырявленными черными колготами, которые он натянул себе на руки до локтей.
Вот так же и к нему придут на могилу, а изображение Девы Марии или Иисуса Христа будет украшать черный мрамор памятника… Все, что от него останется — всего лишь груда костей и воспоминания, которые сотрутся со временем тоже, так как все будут жить своей жизнью, БЕЗ НЕГО.
К черту их всех, к черту готику, к черту весь свет, который собрался жить припеваючи без него! Клаус сорвал здоровый серебряный анкх, болтающийся у него на груди, и запустил его в воздух. Со свистом, ни в чем не повинный символ вечности пролетел по своей траектории и повис на ветке.
«Нет, уж лучше его с собой в гроб», — решил Клаус, приближаясь к дереву, на котором повис анкх. Тут была чья-то могила. Клаус мельком взглянул на памятник усопшего. Потом сделал это еще раз. Что-то в этом памятнике его привлекло. Он даже забыл об анкхе, и о том, что собирался скоро умереть. Здесь был похоронен молодой парень.
«Год рождения и смерти: 1980—2000».
— Двадцать лет! — вслух воскликнул Клаус, распугав непроизвольными жестами ворон, продолжающих кричать истерическими голосами. — Совсем как мне сейчас!
«Людвиг… Он был немцем, как мой отец»…
Лицо красивого ангела на памятнике глубоко запечатлелось в сознании Клауса. Он пошел прочь, оставив анкх болтаться на ветке, обернувшись раз пять на памятник.