Келл слегка приоткрыл глаза: ударил дневной свет. Где он находится, что произошло? Парень увидел лицо Манчини и реальность начала возвращаться на круги своя. Эта внезапная перестрелка… Манчини жив, его не убили.
— Келл, — проговорил Лауро, увидев, что парень открыл глаза, и погладил его по щеке. — Все хорошо, пуля ничего жизненно важного не задела, попав в плечо. Мои доктора поставят тебя на ноги.
— А где бандиты? — слабо спросил Келл.
— Мертвы, — ответил Манчини. — Но и моих ребят положили, жаль.
Сицилиец снова посмотрел на него.
— Скажи, Келл, зачем ты это сделал? Зачем закрыл меня собой? Ведь только утром ты сказал, что ненавидишь меня и пожелал мне смерти.
— Не знаю, — тихо ответил парень. — Я бы это сделал, кто бы там ни стоял, не позволил, чтобы на моих глазах убили человека.
— Понятно, — усмехнулся Манчини, — герой-гуманист. Нельзя так бездумно рисковать своей жизнью, Келл, тебя могли убить. Тебе очень повезло, что пуля попала в плечо.
— Мне надо домой, — сказал парень. — Я не могу тут оставаться, универ…
— Куда ты собрался с пулевым ранением? Кто будет оказывать тебе помощь? У тебя есть деньги на лечение? Ты останешься у меня, мои врачи позаботятся о тебе.
— Нет, — ответил Келл, вставая с кровати, но он был так слаб, что пройдя пару шагов, свалился в обморок на руки Манчини.
— Я же говорил, — пробормотал сицилиец. Он долго вглядывался в лицо Келла, которое покоилось сейчас на его груди и напряженно о чем-то думал. Он думал о том, что не должен позволить, чтобы с этим мальчиком что-нибудь случилось. Ни за что и никогда, что он теперь несёт ответственность за его жизнь. Это существо, такое чистое, непорочное, наивное неосознанно прижималось к его груди.
— Келл, — проговорил Манчини, проведя рукой по его щеке. «Место ли ему здесь? Я втянул его во всю эту грязь, разврат, убийства. Он был всего лишь наивным мальчиком, переживающим за деревья в парке. Ну разве я не чудовище?» — почему-то он сам себе улыбнулся.
— Ты только мой, Келл, ты принадлежишь мне.