Дверь распахнулась, Мэри приподнялась на локте.
-Мэри!!
-Ричард… — прошептала она.
И он бросился к ней, сгреб в объятия. Он не узнавал ее, исхудавшую, с бледным личиком и запавшими в черные круги глазами. Но это были ее глаза, только ее…
А она все шептала и шептала его имя. Задыхаясь, теряя сознание и все щупая, цепляясь за его плечи, словно, кто-то мог оторвать, снова оторвать, отбросить ее в отчаяние и пустоту.
-Тише, девочка, ребенок мой родной! – плакал он. – Тише… Ты потерпи, мы сейчас перенесем тебя в машину и увезем отсюда… Правда, Мэри, это правда! Я здесь, я с тобой, милая! Я с тобой и никуда не денусь. Правда, Мэри!! Ты слышишь меня?
-Да… Да… Я слышу… Так меня отпустили? Да? Меня не заберут снова?
Ричард отнял ее от своей груди, поглядел в ее лицо и ужаснулся тому, как она еще далека от него в своем страхе и тоске по нему, в своих жутких страданиях. Он снова обнял ее, прижался губами к ее виску и прошептал:
-Все, Мэри. Все кончено! Понимаешь? Тебя отпустили, тебя больше ни в чем не обвиняют. И мы уедем, немедленно, сейчас же! Мы уедем в Швейцарию, тебя вылечат, и все будет хорошо!
-Ричард… Пожалуйста, Ричард, скажи мне!
-Что, родная? – он увидел снова ее глаза, вспомнил, как она глядела на него в номере гостиницы в первый их вечер и все понял. – Господи, девочка! Ну, как же ты могла… Я люблю тебя! МЭРИ, Я ТАК ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!! Разве же может быть по-другому?! Однажды я отдал себя тебе, отдал, не задумываясь, и этого не изменил даже тот ужас, который нам пришлось пережить… Моя дикая ревность… Я еще не раз буду молить тебя о прощении, Мэри, ибо нет мне оправдания. И я не отпущу тебя никогда, ни за что! Понимаешь? Слышишь ты меня, Мэри? Не отпущу!