— А я – из-за моря, — опять повторил Каэрэ, думая, как это глупо звучит, но Аэй, дочь Аг Цго, приветливо и ободряюще ему улыбнулась.

– Я случайно попал к маяку и к хижине старицы Лаоэй, — продолжал Каэрэ. — Она дала мне коня, буланого коня. Его забрали в имении. И меня сделали рабом.

— Ты не рассказываешь всего. Ты скромен, Каэрэ, — улыбнулась Аэй. – И это не только делает тебе честь, но и подтверждает твое благородное происхождение.  Ты спас от смерти деву Всесветлого, ты не побоялся ради этого благого дела презреть заклятие водоемов, которое накладывают в эту пору жрецы-тиики Уурта. Для тебя справедливость и милость важнее боли и смерти.

— Я не… — начал Каэрэ, но рабыня принесла еще еды – печеных орехов гоагоа, и Аэй, взяв блюдо из ее рук, сама подала гостю, словно хотя подчеркнуть, что она не считает его рабом.

Он наелся и самым простым и неблагородным образом уснул на циновках, укрытый теплым одеялом, а Игэа и Аэй разговаривали, выйдя в сад:

— Он не раб, это видно сразу, и никогда им не станет. Таких надсмотрщики ненавидят. В имении его будут ломать — изнурительной работой, побоями… боюсь, что он предпочтет умереть, чем смириться.

— Игэа, а что, если его выкупить?

— Аэй, у нас нет сейчас таких денег. Может быть, к осени…

— К осени может быть уже поздно. Летом очень много тяжелой работы.

— За него запросят не менее пятидесяти монет. Я могу дать только пятнадцать.