— Ты что? – обеспокоенно спросил сидящий рядом с ним. – Тебе плохо? Голова кружится? И сурово обратился к рабам: — Ох, как вы его связали! Это ни к чему — развяжите-ка его.

Рабы развязали удивленного Каэрэ, который прислушивался к непонятным ощущениям, меньше всего похожим на жжение соли с перцем.

Рабы стояли у дверей.

— Можете идти, — кивнул Игэа.

Рабы скрылись.

— Я вижу, ты уже совсем здоров, — промолвил Игэа. — Ты что, подумал, что я перца тебе на раны насыплю? Поверил моим оболтусам? Им-то хозяева сыпали, да… им есть что вспомнить… Куда ты хотел бежать?

— Неважно, — ответил Каэрэ, скрипнув зубами.

— Вокруг — имения храма Уурта — тебя бы поймали к вечеру… Ты голоден? — спросил он.

-Да, — неожиданно для самого себя ответил Каэрэ.

…Высокая красивая женщина с ранней сединой в темных волосах сменила повязку на его плече и поставила перед ним глиняную миску с ароматной похлебкой, от которой исходил давно забытый запах мяса. Окуная лепешку в темно-красное варево, он жадно принялся за еду.

— Ты давно в этом имении? — спросила женщина, печально глядя на него.

— Нет.

В ее глубоких темных глазах было нечто большее, чем сочувствие, — в них было сострадание.

— Меня зовут Аэй, — сказала она. — Ты из свободных. Ты не сын Запада? – с полуулыбкой спросила она.

— Нет, — ответил Каэрэ, не понимая вопроса. – Я из-за моря.

— Значит, почти сын Запада. Над морем дымка, и оттуда давно никто не приходит, после того, как там скрылся Эннаэ Гаэ, проповедовавший о Великом Табунщике народу Нагорья Цветов и островов Соиэнау. — Она помолчала и отчего-то добавила: — Я  родилась на островах Соиэнау, среди народа соэтамо, и мать моя соэтамо. А отец – степняк, Аг Цго.