— Ты Табунщика знаешь?! – удивленно ответил ему Циэ уже по-степняцки.

—  Отец моей жены — из рода степняков, — улыбнулся Игэа, переходя на аэольский. — Где больной?

— Вот он. В углу лежать. Совсем плохой, — заторопился Циэ, и лучина в его огромных руках замерцала, едва не погаснув.

Игэа склонился над Каэрэ и позвал:

— Друг!

Тот ничего не ответил.

— Он в забытье. За какие проступки у вас так бесчеловечно наказывают? — спросил белогорец, откидывая тряпье, которым был укрыт раб.

— Вышивальщица топиться хотел. Он ее спасай, — угрюмо поглядывая на Уэлэ, проговорил конюх-степняк.

— Ну и порядки у вас! — воскликнул Игэа. — И за это его так избили? За то, что он вытащил тонущую девушку из пруда?

— Он осквернил пруд Уурта — пришлось поучить его благочестию, — разъяснил Уэлэ. — Не положено подходить к ним в это время, к прудам, то есть, и к источнику любому там, к речке, озеру, ручью. Закон! Мкэ ли-Игэа должен знать, он фроуэрец.

— Да, я знаю этот закон, — ответил Игэа не сразу. — Прикажите приготовить носилки.

— Мкэ его лечи-забирай? —  раскосые глаза Циэ расширились от радости и удивления.

— Именно так.

— Великий Табунщик пусть с вами всегда идет! — степняк воздел руки к небу, но они натолкнулись на низкий потолок конюшни.

Каэрэ в гостях у Игэа и Аэй

Каэрэ проснулся оттого, что его лицо осветило утреннее солнце. Он плохо помнил, как он попал сюда, — в ноздрях еще стоял, мешаясь с ароматом весеннего сада, тяжелый запах конюшни. Из распахнутого окна веял ветер.