— Успокойся! – засмеялась Флай. – Никому не страшны твои запреты девы Шу-эна, неужто тебя кто-то слушать станет? Возомнила о себе! Великий Уснувший не просыпается, он сдал свою власть над миром Темноогненному, а уж тот…

— Противно милости Всесветлого! – кричала Сашиа, не слушая Флай, и по спине у вышивальщиц и у ууртовцев пробегал неприятный холодок – дева Шу-эна имела право запретить бесчинство и ее нельзя было ослушаться. Все-таки эта Сашиа – дева Шу-эна. Пока. «Надо покончить с эти как можно скорее», — подумал Уэлэ, и зделал привычный жест рукой палачам.

 — Противно милости Всесветлого! – вновь, в третий, запрещающий раз, вскричала дева Шу-эна Всесветлого Сашиа, – но ее голос уже заглушили удары плетей, сыпавшиеся на спину Каэрэ.

…Когда жестокое наказание закончилось, рабы, утверждавшие, что  чужестранец будет кричать, и проспорившие поэтому тарелку бобов, теперь хотели отыграться, и заключали новое пари — сможет ли он самостоятельно встать.

Каэрэ медленно поднялся на колени, поднял голову, и некоторое время недоуменно глядел на темные брызги на песке. Рабы, затаив дыхание, следили за ним. Он пошатнулся, и, застонав, повалился на бок.

— Проспорил! — раздался чей-то ликующий вопль, и среди рабов возникло секундное шевеление, замершее тотчас же. Сквозь толпу словно конь-тяжеловоз пробирался конюх, степняк Циэ, гневно щуря из без того раскосые глаза. Его скулы ходили ходуном.