Мокрой перчаткой, пропахшей хлоркой, тетка взяла сотовый, покрутила в руке и… сунула в карман своего халата.
-Будет ей и того, что есть! Обойдется, вша вокзальная… Вон и колечко у нее новенькое, тут же заменили. Так и телефон заменят. А то и то ей, и се… А мне че? Смотреть на нее, на то, как вокруг этой курвы все наши мужики вьются?! Еще чего! Дерьмо тут за ней убирай, любуйся, как за ней, будто за принцессой какой, ухаживать будут, да копейки свои считай… Хрен-то вам!
Она показала кукиш лежавшей в забытьи Мэри, швырнула тряпку в ведро и выкатилась из палаты.
Она пришла в себя только когда серые, промозглые сумерки вползли в крохотное окошко, казалось, затянув с собой через стекло холод и тусклое, вязкое отчаяние пустых, серых улиц. Даже, кажется, лампочка светила хуже. Мэри подняла руку, увидела свое новое кольцо и заплакала.
-Ричард… Господи, Ричард, я так хочу увидеть тебя!.. А здесь… здесь кажется, что я уже никогда отсюда не выйду… Сил нет совсем… Хоть бы голос твой… Боже!! Телефон!! Наверное, уже можно позвонить…
Она приподнялась на кровати, оглядела тумбочку, пошарила под подушкой, одеяло откинула – ее телефона нигде не было. В панике она оглядела палату.
-Его нет… Где же он?? Может, охрана? Но у них не спросишь, только Черкасов мог бы узнать. Но когда он теперь придет… Да что же это такое?! Почему все так??
Мэри снова упала на свою жиденькую подушку, уставилась глазами в потолок – слез уже не хватало. Она ведь уже могла бы услышать Ричарда! Пусть на минуточку, на несколько секунд! Плакала бы потом – пусть! Но услышала бы хоть несколько слов от него, голос бы его…