Мэри выдохнула и откинулась на подушки, явно уставшая от произнесенной речи.

-Скажите лучше, как вы себя чувствуете, Мария? – спросил Черкасов, вглядевшись в ее лицо.

-Вы устали спорить со мной?

-Это бесполезный спор, хотя бы потому, что вы так глубоко убеждены в том, что говорите, что переубедить вас – дело абсолютно безнадежное. Да и ни к чему… Хотел бы я, что бы меня любили так глубоко, так неистово, как вы любите Ричарда Тайлера! Настолько сильно, что любовь эта – ваше все. Ваша суть, ваша радость, ваша родина. Чем больше я общаюсь с вами, тем… тем легче становится у меня на душе.

-Вот как?! – искренне удивилась Мэри.

-Да, да. Именно легче… Знаете, у меня ведь такая работа, что невольно вся гнусность, с которой приходится сталкиваться, общаясь с преступниками, как бараний жир, прилипает к сердцу, поганит душу, заставляя убедиться в том, что весь мир – огромная помойная яма, где вся зараза только множится. Я хожу по улицам своего городка, и мне претит глядеть людям в лицо, в глаза. Я разуверился в них, я вижу, просто кожей ощущаю их подлость, жадность, злость. Женщины… Продажные, грязные, стервозные. Или отупевшие, уставшие, озлобленные. Кого из них вдруг захочется обнять, приласкать, защитить?!.. Да, да, Мария, я знаю, как рассуждает множество из них – мы, мужчины, сделали их такими своей слабостью, жестокостью, равнодушием! Но вот гляжу я на вас… Вы ведь тоже выросли в этой стране, вы тоже хлебнули немало и жили не лучше их, настрадавшись от мужчин, которых выбирали себе в спутники. Но ведь не опустились, не озлобились. Неужели всему виной «Королевский Крест»?! Неужели только их музыка, голос Эдди Дэймонда спасли вас? Мне трудно в это поверить, хотя ко всему этому я отношусь с уважением, не являясь, впрочем, их ярым поклонником. А, Мария?