И она, схватив сумочку и накинув куртку, подлетела к двери. Покрутила ручку замка, отперла его, но дверь не открывалась. Господи, что же это?! Она дергала и крутила снова и снова, пыталась взять себя в руки, отдышаться, но упавшее сердце билось с болью, дышать едва удавалось. И тут она поняла, что заперт еще и нижний замок. Замок, открывавшийся ключом, которого у нее не было… Вот теперь, действительно, все! И Маруська упала на пол возле двери, плача так отчаянно, так горько, как наверное, никогда в жизни.
***
Ричард пел и все, кажется, шло хорошо. Ему даже лучше стало. У него еще есть время! До того момента, когда должно было все выясниться, еще далеко, целый концерт, а пока… Что это?! Сердце его дернулось с острой, сильной болью и чуть не остановилось. Он едва удержался на ногах, в глазах потемнело… Слава Богу, шла музыкальная вставка, Брэндан играл соло и у Ричарда оказалась возможность отдышаться. Он опустил голову, вздохнул поглубже и поднял взгляд на зал. Боль не отпускала и тысячи глаз на двух огромных экранах увидели слезы на глазах Ричарда Тайлера. Такие слезы, что зал невольно ахнул – столько боли было в них! Ричард сильно побледнел, мигая глазами, слепнувшими от боли, слез и отчаяния.
***
Слезы ее высохли, в груди стало пусто, горько, сил не было даже что бы встать… Все разом стало ясно. Когда душа пуста, мозг работает на удивление четко! Это Славка… Все до жути просто – еще вчера он говорил о том, что сегодня вечером родители уедут в гости, поэтому она сейчас совершенно одна в квартире и помощи ждать не от кого. А сам он наверняка что-то подсыпал ей в чай. Скорее всего, снотворное отца, которое тот горстями глотал, жалуясь на бессонницу. Немного, только что бы она вырубилась на какое-то время. А сам уехал, заперев квартиру на оба замка, зная, что ключа от второго у нее нет. Его и не запирали никогда, только в тех редких случаях, когда вся семья уезжала на несколько дней. Он запер ее, что бы она не попала на концерт, что бы так и не увидела Тайлера, с которым готова переспать, ради которого готова на все, за которым хоть на край света… Вот такая жалкая, гадкая месть за ее вчерашние слова, за его унижение. Он ведь и не догадывается, что невозможно унизить того, кто сам себя не унизил… Сволочь! Мелкая, омерзительная сволочь!.. И ведь отомстил, сделал так больно, как, наверное, и сам не ожидал. Просто потому, что неведома ему ее боль, ибо чувствует он только собственную. Холит и лелеет ее, как тот Голлум в глубине пещер нежил свою обиду на весь свет, всю свою злость на солнце…