— Господи, он очнулся! – визжит все это время навещавшая меня мать, которая только проснулась, после того как дремала на стуле рядом с койкой.

— Это невозможно, — говорит залетевший в палату врач. — Он был в коматозном состоянии три месяца.

Пытаюсь сказать хоть слово, но получается невнятный лепет.

— От кого? — кряхчу, тыча пальцем в букет белых роз на тумбе. Ведь только один человек знает, что я их люблю.

— От Жанны, сынок, — обнимая меня, плачет мать.

Замечаю, что рядом с букетом еще лежит коробка пончиков. Один из них надкусан.

— Никто не знает, кто их принес, — уточняет мать, когда видит, что я на них смотрю.

***

Меня подержали еще какое-то время в клинике, и так как я каким-то чудом шел на поправку, решили выписать и отпустить домой.

Может мне все это причудилось? Иногда спрашивал я себя. Может и не такие вещи люди видят побывавшие в коме? Даже если ничего и не было, это было не важно. Я жив, выгляжу теперь как обычный человек и понимаю, что не надо красить волосы и ногти, чтобы быть кем-то, достаточно просто быть. Лишь поэтому я красил волосы, ногти, чтобы убедиться в собственной значимости, пытаясь добиться её вниманием, пусть и осуждающим. Жанна меня больше не навещала, но мы с ней переписывались. Она заверяла, что с ней все в порядке и что уж точно не попадала в Ад и не умерла от минета, пока я был в отключке все эти месяцы. Решаю все это забыть как страшный сон. Нет никакого Ада, Люцифера, его садистки-дочери. Мне просто приснился страшный сон и ничего более. Ничего не было! Ясно!