Мне стало интересно, что же случилось на той тропинке, что пересекала двор, на которую свалили ветки. Под завалом я увидел бабушку с клюкой, которая пусть сильно и не пострадала, но испугалась и упала от неожиданности. Даже нынешний я захотел ей кинуться помочь, но услышал, что она начала ругать именно меня, что это я виноват.

— Все, хватит, — шепотом сказал я, но сотни фигур превратились в тысячи, и вся улица наполнилась всеми моими печалями, переживаниями и злом, что я испытывал и творил в жизни. Небо над головой чернело.

Осознавая все, что происходит и что было, я медленно поплелся к люку. Замерев над ним, уставясь на труп, спросил.

— Ладно, ничего не вернуть, не изменить. Неужто лекцию по поводу самобичевания прочитаешь или, наоборот, о самопрощении? Я умер! Ясно!

— А ты когда-нибудь жил? – оскалился труп.

Кидаю взгляд еще раз на сценки из своей жизни, что так услужливо разыгрывались передо мной.

Вот я в армии тащу товарища на плечах, которого все бросили. Вот даю милостыню. Вот пытаюсь вытолкнуть из кювета машину незнакомца, зарывшись по пояс в снег. Где-то над головой замаячил просвет в черной бездне вышины. Мои копии, которые все что-то пыжились, пытались, вопрошали, ныли, орали, смеялись. Я ответил.

— Да, похоже на то, — после этих слов стало легче. – И я себя прощаю за все.

***

Вновь открываю глаза.

— Чего ты хочешь? – продолжил Люцифер, хлопая меня по щекам, чтобы я очнулся. – Подумай хорошо.