Тишина, даже голос мой где-то застрял, так и не сумев эхом прокатиться по мертвым улицами. Я метался, орал, бился и изможденный развалился на асфальте.

Не знаю сколько часов я так пролежал, но в один миг передо мной выросли две фигуры. Одной из них тоже был я, только моложе, а вторая была девушка, моя бывшая. Она что-то мне говорит, другому мне, но я не могу разобрать, будто в вакууме, да и вспомнить не могу. Другой «я» начинает кричать, злиться, тоже говорит неразборчиво.

— Я себя убью! – заявляет девушка, и это единственное, что понятно из её слов.

Моя фигура тает, а бывшая оказывается в материализовавшейся рядом  ванне. Она режет себе вены не для того, чтобы привлечь к себе внимание, не поперек, а вдоль, чтобы наверняка.

Меня хватает оторопь, я этого не знал и даже не подозревал, лишь радовался, что она от меня отстала. Вдруг вся сцена повторяется заново, будто зацикленная. Вот снова я с ней ругаюсь, вот она снова лезет в ванну, вот снова кромсает бритвой свои руки. 

— Нет, нет, не может быть. Прости, я не знал, — говорю я, пытаясь схватится за мокрую выскальзывающую ослабшую ладошку.

Позади появляются еще фигуры, еще люди, и со всеми ними очередной «я». Надеюсь, они не все покончили жизнь самоубийством.

Приглядываюсь к одной из разыгрываемых сценок, которых превеликое множество окружило меня. Это же мой новый начальник Паскудин. Я дерусь с ним. Из-за этого он раньше возвращается домой и застает свою жену с другим. Я начинаю смеяться и верить в хоть какую-то справедливость, но быстро давлюсь собственными смешками, когда тот в ярости отрубает изменщице пальцы, на которых такой же лак как у меня.