— Ли-шо-Миоци смог бы ее надеть! – сказал Раогаэ.

— Да, — сказал Огаэ. – Он очень сильный. Может быть, он будет облачен в нее на праздник новолетия в этом году. Но снять ее самому нельзя – там двадцать четыре застежки, от ступней до яремной вырезки…

— Огаэ, — вдруг спросил Раогаэ, — а ты ведь будешь подавать ладан на новолетие ли-шо-Миоци?

— Да, — зардевшись от гордости, сказал мальчик, – я буду подавать учителю Миоци курильницу с драгоценным ладаном.

— Поможешь мне пробраться поближе, чтобы все рассмотреть? – попросил его старший товарищ.

— Ты знаешь, может быть, он и так тебя возьмет, — бесхитростно сказал Огаэ. – Там две курильницы, их положено нести двум мальчикам. Если твой отец поговорит с ли-шо, то он вполне может согласиться.

— Здорово! – воскликнул Раогаэ. – надо будет отца попросить… не сегодня, понятное дело, — добавил он, потирая места пониже спины – прошлый урок по землемерию имел на редкость неудачные последствия для него. Но Раогаэ не имел привычки грустить после того, как наказание заканчивалось. Он пятерней взъерошил свои рыжие волосы и спросил у Огаэ:

— А твой отец так и не приходил еще?

— Нет, — печально ответил мальчик.

Путь в Тэ-ан

       На обратном пути  Иэ и Миоци молчали. Когда солнце стало скрываться, и вечерняя прохлада сменила дневной зной, ли-шо-шутиик остановил лошадей.

       Расстелив белое полотно на обочине, у границы поля, Миоци начал вечернюю молитву. Иэ тоже обернулся лицом к потемневшему востоку и воздел руки.