— Что они сделали с белогорским гимном! — возмущенно прошептал Миоци.

…Уже давно стихли вдалеке трещотки, а белогорцы — старый и молодой — пели, продолжая свой путь в город.

О, восстань!

Утешь ожидающих Тебя,

обрадуй устремляющих к Тебе взор.

 О, восстань!

Тебя ждут реки и пастбища,

к Тебе взывают нивы и склоны холмов,

 О, восстань!

к Тебе подняты очи странников,

в Тебе — радость оставленных всеми,

 О, восстань!

чужеземец и сирота не забыты Тобой,

чающие утешения — не оставлены.

 О, восстань!

В видении Твоем забывает себя сердце —

 О, восстань!

Огаэ старший

       Когда они миновали ночную стражу у западных ворот Тэ-ана, Миоци предложил Иэ погостить у него. Тот неожиданно охотно согласился. Обычно странник-эзэт проводил ночи в доме какого-то гончара, или кузнеца из южных предместий города, или у каких-то других людей, а иной раз и вовсе уходил в поля за городские стены, чтобы проводить ночи в молитве,или навещать своих давних знакомых, таких, как Игэа.

       Жилистый, широкоплечий, рослый – старик был лишь ненамного ниже Миоци. Только его седые, словно запорошенные золой волосы и борода напоминали о том, что между ним и его бывшим воспитанником лежит разница в четверть века. Иэ всегда был для Аиреи Ллоутиэ загадкой, таким он остался и для ли-шо-Миоци.

…У наружной стены дома ли-шо-шутиика над входными дверями горели смоляные факелы, прикрепленные к стальным кольцам. В окне мерцала свеча – Тэлиай дожидалась господина. Пожилая рабыня, услышав звук подъезжающей повозки и голоса снаружи, подбежала к дверям и поспешно загремела засовами.