И вот он снова целовал ее губы, с которыми ничто не могло сравниться. Из них исходил опасный огонь, этот огонь сжигал все, к чему они прикасались: и его шею, и грудь. Больше всего на свете Роман хотел гореть в этом огне, гореть как можно дольше, гореть дотла. Как ему этого не хватало! Роман не понимал, как жил без вкуса ее губ, без глаз, смотрящих прямиком в душу, без худеньких рук на его шее… Он часто шептал ей на ухо, как любит ее, заполнял ее губы, из которых доносились глубокие вздохи и стоны, самыми нежными поцелуями, проводил приоткрытыми губами по ее коже. А потом не могло быть ничего лучше, чем отброситься на белоснежные подушки и смотреть, как часто приподнималась ее грудь.

Эта ночь стала для Романа настоящем спасением. Ее можно было сравнить с живительной прохладой, которая снизошла на него после сотни лет проведенных в самом кипящем котле ада. Или же с долгожданным глотком воды, который получил путник, шедший несколько дней по пустыне, или с излечением от смертельной опухоли, которая сожрала почти каждую клетку тела. Роман был благодарен судьбе, за то что с ним вновь оказалась Марина. Теперь он ко всему относился иначе, он ценил каждую секунду, проведенную рядом с ней. Роман подставил себе руку под голову и любовался тем, как ее почти раскрутившиеся волосы засыпали подушки. Роман обводил пальцем выпирающие ключицы, и ничто ему больше не было нужно.