Маруська выбросила окурок, порылась в рюкзачке и достала свой плеер, напялила его на шею, как кулончик, вставила наушники в уши и, выйдя из-за угла, вошла в метро, напахнувшее потоком теплого воздуха и слава Богу, в это время не заполненное толпой… Ну, да! Черт, уже почти двенадцать! Стоит поторопиться…
Она прошла турникет, вошла на эскалатор и включила музыку. Единственную теперь, способную убить ее слезы. А когда вышла она на платформу, когда пошла по ней… Она не видела себя со стороны – это шла очень красивая, гордая маленькая женщина, на которую оглядывались абсолютно все мужики вокруг. И она стучала тонкими каблучками своих сапожек, шагая размашисто, но очень изящно. Она буквально, летела над платформой – они ведь никто не знают, кто она такая! Они даже понятия не имеют!..
Дом в Ордынском переулке вынырнул из-за поворота и темная, никогда не освещаемая арка, ведущая во двор, раззявила свою черную пасть, прикрытую запертой на висячий замок решеткой ворот. Маруська шагнула в распахнутую калитку, простучала каблучками во двор и медленно подошла к подъезду. Надо было посмотреть, на месте ли Славкина машина… Ладно, будь, что будет! Вещи все равно, надо забрать. Маруська поднялась по крутой, вонючей лестнице на четвертый этаж. Все как прежде… Точно, и не было ее побега на пожарной машине, не было Олимпийского, ее ругани со Славиком и ее уверенности, что видит она его, стоящим на трибуне с дурацкой его, озлобленной и растерянной одновременно рожей, в последний раз. Вот он и канул в прошлое!.. Маруська глубоко вздохнула, вставила ключ в замок и провернула на два оборота. Дверь открылась, и Маруська проскользнула в освещенную прихожую, в которую выходили двери всех комнат, кухни, ванной и туалета. Комнаты все закрыты. Вернее, дверь Славкиной комнаты приоткрыта на ладонь. Темно там… Маруська сняла сапоги, повесила куртку и, сжав в ладони ремешки своего рюкзачка, нащупав пальцем кольцо Ричарда, осторожно вошла в комнату.
