Ричард обернулся и поглядел в окно – горы, все те же горы. Уже почти два месяца. Надоело ли ему? Все когда-нибудь надоедает, а особенно то, что сопровождает время ожидания, затянувшегося ожидания. В его случае – ожидания выздоровления. Врачи делают все, что могут, Мэри с ним и помогает самим своим присутствием, не говоря уже о том, сколько сил она несет ему в своих ладошках, таких нежных, таких чувственных… Он начал вставать самостоятельно. Ноги еще не слушаются, не чувствуют силу, но это уже победа. Руки же уже совсем его руки, руки ударника. Ну, может, еще чуть-чуть силы и чувствительности… Ему бы сюда ударную установку!.. Ричард вздохнул и откинулся на подушки. Мэри уснула, он прикрыл ее покрывалом, погладил по голове… Господи, совсем еще ребенок для него! Рэй-Тайгер почти ее ровесник. Да еще выглядит она моложе своих лет… Наверное, гораздо легче было бы кому-то назвать ее мисс Тайлер и его дочерью… Ричард закрыл глаза. Надо работать! Надо срочно чем-то заняться, что бы почувствовать себя прежним, что бы это ужасное слово «старик» не лезло в голову так настойчиво. Но как? Есть только один способ – вернуть свои силы как можно скорее. Только так! Лишь тогда он сможет вернуться в Лондон и приступить к работе по-настоящему. Рэй-Тайгер, правда, привез ему его гитару и Ричард время от времени набрасывал на струнах какие-то мелодии. Мэри в такие моменты садилась в уголочек и слушала, смотрела на него во все глаза, ловя каждый его жест, каждый звук. Бедное дитя! Как же не повезло ей не оказаться с ними, когда рождались лучшие песни «Королевского Креста»! Он бы и сам с удовольствием вернулся в те золотые времена, когда Эдди был рядом, когда курчавая голова Брэндана не поднималась от грифа его знаменитой «Красной Специальной», чей голос, как голос великолепных Страдивари, был узнаваем сию минуту, стоило ей только зазвучать. Джордж… Как давно он не видел его. Милый, добрый Джо! Самый незаметный среди них, но вероятно, самый преданный, удивительно тонкий и одаренный музыкант. Не было в нем блеска, не было бронебойного обаяния, способности довести до сумасшедшего восторга целый стадион, но чего бы стоил «Королевский Крест» без него, без его немногих но таких истинно «королевских» песен?!.. Мэри никогда не увидит этого, никогда не услышит голоса Эдди, того, которым он пел в студии, не на микрофон, а в те мгновения, когда песни только появлялись на свет, и он лишь каким-то шестым чувством только начинал их слышать. О, да! Потом он сражал наповал! Подобно пушке его голос рвал воздух в клочья, разносил вдребезги сердца, оставляя ощущение только что произошедшего чуда и слезы ни с чем несравнимого восторга в ставшей удивительно легкой душе. Душе, освобожденной этим голосом от горечи несбывшихся надежд, от разочарований и предательства, от усталости напрасных стараний и тоски серых, безрадостных будней… То было позже, много позже. А сначала его руки на клавишах или стойке микрофона, его глаза, его влажный, удивительный взгляд, видевший что-то, что дано было увидеть только ему. Его улыбка в этих глазах. Чуть наивная, почти детская, бесхитростная. И голос. То пела его душа. Не в минуты взрыва на сцене, как в последний раз. Но в минуты счастья, ушедшая туда, где ей было легко и сладостно, где Эдди не знал боли и грусти, сопровождавших его одиночество. Неизбывное одиночество самого обожаемого человека на свете… Пора возвращаться! Пора самому себе, прежде всего, доказать, что Ричард Тайлер все еще Ричард Тайлер, что Волшебство еще живо и его музыку ждут не напрасно. Она в нем, и пора выпускать ее на свет. Хотя бы даже ради этой девочки, хотя бы ради нее одной! Она это заслужила – не разочароваться, увидеть, наконец, свою мечту, а не просто одного из музыкантов «Королевского Креста», еще живого, но похожего, скорее, на музейный экспонат. Она так долго ждала совсем одна, отринув целый мир вокруг нее ради мира, в котором жила ее душа. Она и не надеялась всерьез, почти не мечтала – разве такое может с ней случиться?! – но где-то в глубине сердца, все-таки, лелеяла чувство, что каждая из их песен – прежде всего, для нее. Только для нее… И Эдди, сверкая взглядом со сцены, ищет глазами ее глаза, видит и улыбается, пусть лишь на коротенькое мгновение, только ей! Только ей одной…