И я говорю. Не знаю зачем. Возможно, мне так хочется выплеснуть накопленные эмоции, что почему-то я раскрываю их умирающему другу. Я рассказываю, как у меня поселилась моя сестра. Как мне приходится выслушивать их вечные ссоры. Как мне тяжко. И как страшно. На Анфису с начала карантина напал жор: она без остановки ест или жалуется на отсутствие шоколада. Олег разгуливает по дому, будто это его собственность. Все время подсчитывает остатки запасов, курит по углам, забрал себе мой компьютер и постоянно изображает за ним какую-то деятельность. Артем вроде ничего плохого не делает, но жутко меня раздражает! Кто, скажите мне, любит чужих детей? Своего племянника я давно не видела и не считала его родным… Еще и это его постоянное нытье из-за комариного укуса… Надо же какой чувствительный!

Я слышу в трубке хрип и резко замолкаю. Вот идиотка! Он там умирает, кое-как набрался сил, чтобы мне позвонить, а я выплескиваю на него ушат бытовых проблем.

— Геночка, прости. Умоляю. Я не знаю, что на меня нашло…

Хрип продолжается. Я слышу, как он борется. С приступом кашля, боли или удушья? Мое сердце, переполненное раздражением к своему семейству, вдруг взрывается от нежности. Слезы имеют вкус несбывшихся надежд.

— Комариный укус? — наконец выдает Гена. — Какие комары в январе? Это не… Это же… а вдруг это симптом? У него есть сыпь в других местах?

Словно потолок обрушился и придавил меня, внезапно прозревшую, своим тяжеленным сводом.