— Тем более, что у меня столько новостей. Мне хотелось поделиться, — продолжает щебетать Анфиса.

Я ловлю в ее глазах нечто такое, отчего вдруг перестаю мысленно себя распекать и, наконец, открываю рот:

— Что случилось?

Анфиса медлит, затем, спохватившись, бежит к Артему, который в этот момент вешает на елку тяжелую гирлянду, рискуя уронить всю конструкцию себе на голову. Она могла просто окрикнуть сына. Но ушла. Ушла от ответа, я в этом уверена. Неужели она все же знает о вирусе? Или это что-то другое?

Около одиннадцати вечера, когда в зале горит камин, мягко переливается огоньками самобытная елка и отсвечивает разноцветными бликами мишура, покрывшая пачки с макаронами, Анфиса отправляет меня переодеться.

— Ты же не будешь садиться за стол в пижаме? — скривив свои идеальные губки вопрошает она.

Я послушно плетусь в спальню, выуживаю из шкафа чистые, не помятые джинсы. Они велики на пару размеров: после смерти мамы я сильно похудела, а гардероб так и не меняла. Легкая шелковая блузка серебристого цвета — самая нарядная вещь на весь шкаф. Я облачаюсь в нее и убираю высохшие волосы в хвост.

Я не использую косметику и не стараюсь выглядеть красивей: даже если бы я облачилась в платье какой-нибудь принцессы из Монако, то не смогла бы соперничать со своей сестрой.

Анфисе Бог дал все и даже больше. Она младше меня на 4 года: ей сейчас 28, но выглядит она максимум на 23. И это после рождения ребенка. У нее папины задорные глаза и мамины густые волосы. Она всегда училась лучше меня, рисовала, играла на пианино, писала рассказы, которые даже публиковал какой-то московский журнал. В университет, однако, Анфиса целенаправленно поступила на экономический факультет. Вышла замуж и родила ребенка она во время учебы, что не помешало ей с блеском закончить высшее учебное заведение, покрасоваться красными корочками во всех доступных социальных сетях потом сразу же устроиться в «Джинго», нефтяную компанию, градообразующее предприятие нашего города.