Однажды Генка набрался храбрости и предложил приехать к нему в Москву, но тогда мама заболела очередным коронавирусом, и я не смогла ее бросить. Затем Мурзик вроде как забыл о своем приглашении. А потом умер папа, жизнь закрутилась, отбирая у меня самых близких людей. И вот дошла и до него, вечного друга, который так и не стал кем-то большим, хотя в глубине души всегда таковым являлся.

Я в очередной раз пытаюсь ему дозвониться, но попадаю на переполненный автоответчик, который не хочет принимать от меня сообщение.

«Я обречен».

Резко встаю из-за кухонного стола, где, согнувшись в три погибели, разглядывала заветные буквы. Завернув грязные волосы, похожие на черные сосульки в подобие пучка, я надеваю свитер прямо на голое тело, вытаскиваю из кучи одежды, валяющейся в кресле, помятые джинсы.

В зале в одном из шкафов лежит внушительная стопка защитных масок: каждый год во время эпидемии правительство присылало нам по пачке на человека. А учитывая то, что у меня так и не дошли руки выписать из дома родителей, то защитных повязок приходило в три раза больше, чем должно было.

Маска вакуумно пристает к уставшей, подсушенной этой зимой коже. Видно только огромные карие глаза с отчетливыми кругами вокруг них: признак бессонной ночи. Я завязываю поверх маски огромный синий шарф: не хочу показаться сумасшедшей, ведь прошлая эпидемия закончилась в июле, а про новую еще ничего не объявили.