— Прости, малышка, — обращается он к своей жене. Я не могу больше. Я имею на это право!

— Как и все мы! — возмущенно качаю я головой. Но ничего уже не изменить.

***

Будто страшный сон. Я, Анфиса и таблетка. Мы сидим за кухонным столом и пялимся на сказочную пилюлю, дарующую избавление от мучений (через лечение или быструю смерть), и на треклятое письмо из того же конверта.

Олег с Артемом уснули: Олег — навечно, Артем — пока нет. Пилюля его не убила, но сложно сказать, помогла ли. Во всяком случае, он перестал стонать и жаловаться на боль.

Мы знаем, что в последний час жизни Олег не мучался. Он не просил прощения. Ни у меня, ни у своей жены. Он смаковал каждую секунду без боли, и ему было реально наплевать на все остальное. Даже на собственного сына. Он ушел с улыбкой на губах.

— Она ведь не сработает, если ее разделить? — спрашивает Анфиса.

— Нет, — я киваю на письмо. — Там сказано, что только целая поможет.

— Она наверняка убьет одну из нас, также как и Олега.

— 30 процентов шансов выжить, — пожимаю я плечами. — А если нет, то хотя бы не больно.

Таблетка безразлично блестит гранями в лучах уходящего солнца, прокравшихся в кухню через грязное окно.

— Ведь самое страшное — это не умереть, — озвучиваю я то, что мы несомненно обе думаем в этот момент. — Самое страшное — это остаться живым и совершенно одиноким, уходить долго и мучительно. Таблетка дарует забвение. И возможное лечение.