Неделю я пыталась с ним связаться. И вот он. Сам звонит. С неизвестного десятизначного номера.

— Анечка…

Он шепчет, на гласных слышен хриплый свист. Я пытаюсь унять свои эмоции, дабы позволить ему говорить. Телефонная связь ни к черту, так еще и мои рыдания заглушают его речь.

— Малышка…

— Где ты? — я жду ответа, затаив дыхание.

Слышно, как в соседней комнате Артем ссорится с Анфисой, так как она снова мажет его руку кремом. Олег в данный момент наверняка опять курит в форточку на кухне: он так у меня освоился, что даже пепельницу пристроил на подоконнике.

— Я в Токио, в больнице восходящего солнца.

Он заходится в кашле. Вздрагиваю, прижимаю трубку к уху еще крепче.

— Мне недолго осталось, — выдает наконец Гена. — Вирус как будто сожрал мои легкие. От них ничего не осталось. Расскажи мне, пожалуйста, Анечка! Как ты? Как у тебя дела?

— Хорошо, — давлю из себя я. — Неважно, как я… Геночка… Я тоже! Слышишь? Тоже тебя люблю!

Я не знаю, что я чувствую к нему на самом деле. Но его письмо с признанием стоит перед глазами, а мой близкий друг лежит на смертном одре. Я не могу сказать иначе.

— Маленькая моя девочка. Слишком поздно…

— Нет, тебя вылечат, — умоляю я кусок пластика в своей руке.

— За меня дышат какие-то машины, все тело покрылось язвами и до боли чешется, в груди горит огонь всепожирающей боли, — грустно хрипит Генка. — Я мечтаю о том, чтобы умереть и избавиться от мучений. Только не заразись этой гадостью, малышка. Умоляю тебя…