Я  стоял  и  молчал, глядя  на  своих  молодых  спасителей, которые  были моложе  меня, и  смотрел  на  бушующий  океан.

  Дэниел, как  звали  этого  с  виду  добродушного  молодого  лет  двадцати  с чем-то  парня, бегал  от  носа  до  кормы  Арабеллы. Он  все  время  посматривал  на  меня, пробегая  мимо  и  поправляя  парусный  такелаж  яхты. И  мне  приветливо  улыбался. Что  нельзя  было  сказать  о  его  смуглой  и загоревшей  на  тропическом  солнце  донельзя  напарнице  по  мореплаванию.

  Лет, как  ранее  было  отмечено  мною, наверное, не  более, чем  столько  же, как  и  ему.

  Джейн, поднявшись  следом  за  мной, стояла  недалеко  на  левом  борту, также  спиной  наклонившись  гибкой  подпоясанной  тугим  широким шелковым  пояском  талией  на  леерное  ограждение  с  противоположного правого  бота  яхты. И  также, держалась, как  и  я, своими  девичьими, загоревшими  до  черноты  миленькими  обеими  ручками. Страхуя  себя  от  падения  при  качке.

  Она  пристально  рассматривала  меня. И  это  было  заметно. Она  тоже, одела, зеркальные  солнечные  свои  очки  себе  на  миленький  девичий  носик. И  закрыла  ими  свои  обворожительные  как  у  цыганки  черные  как  ночь  глаза, но, смотрела  в  мою  сторону  и  это  точно.

  Ее  дивные  полные  торчащие  из-под  короткого  халатика  стройные  девичьи  как  уголь  черные  от  плотного  и  ровного  загара  в  домашних  тапочках  ножки, смотрели, тоже  в  мою  сторону. И  она, выгнувшись, чуть  назад, выпятила  в  мою  сторону  свой  под  тем  халатиком. Наверное, такой  же  обворожительный  черный  загоревший  животик. И  полную  топорщащуюся  из-под  той  одежды  девичью  трепетную  грудь.