Неудавшийся театральный актер, Илья Сергеевич стоически пережил в свое время крушение карьеры, расставшись с мечтой о высоких подмостках и став преподавателем культурологии. На этом поприще он даже получал государственные награды и грамоты, а бледные одухотворенные студентки анонимно писали ему любовные записки тонкими дрожащими пальчиками. Пророк несбывшихся событий, говорил он о себе, одаривая собеседника пристальным взглядом смеющихся глаз из-под седой шевелюры. В старости, похоронив жену и не особо тоскуя по детям, что выросли и разъехались проживать свои собственные судьбы, он принялся за изучение латыни и объявил себя последним истинным римлянином, доверху заполнив освободившееся пространство огромной квартиры на Новокузнецкой всевозможной геральдикой, саркофагами, чучелами волчиц, бюстами кесарей, человеческими черепами, гладиаторскими доспехами и прочим великолепием, над которым гордо возвышался огромный портрет Муссолини. 

— Зима моей жизни – время священной аполлонической праздности. – Сказал он однажды Виталию Николаевичу за третьей бутылкой узбекского портвейна.

Почти всё свободное время он читал, скрывшись за высокими стопками книг, иногда из костяшек домино строил башни на подоконнике или раскладывал на широком письменном столе карты Таро, только старшие арканы и лишь в определенной последовательности, попарно, первый аркан к последнему и так все одиннадцать пар.