— Что же ты горюешь? – удивился учитель, поднимая глаза на Семёна. – Тобой вон в Университете интересуются! Через пару деньков уже ехать! Радуйся!
— Какое там… «Радуйся»! Чему радоваться? А кто меня отпустит в Москву?
— Так отпросишься у своего. Уж, наверное, не откажет.
— Откажет. В том-то и дело. – Семён ещё сильнее насупился. – Третьего дня заводил было разговор, но не прямо, а намёками так, понимаешь? За обедом. Так он сделал вид, что не понял. Набил рот котлетами, а как прожевал, заговорил об охоте.
— Ещё попытайся. Да ты с ним прямо! – Крамольский налил себе водки. – Барин сейчас работника держать против воли права не имеет. Прошли холопские времена. Отпустит, куда денется!
— Да ты неужто думаешь, так просто? – вспылил Семён. – Он мне жалованье уже третий месяц не платит! Я уж и так, и этак… Но я намёками всё, а он делает вид, что не понимает. Тут, видишь, сила нужна, стержень в характере, а у меня он разве ж есть? Я так, поскулю-поскулю, да и отступлюсь.
— Это ты, брат, зря. Так нельзя. Давай, стой на своём. Так и жизнь твоя пройдёт, пока будешь его машину латать. А тут – такая возможность! Да если б меня позвали с докладом в Москву…
Крамольский замолчал и мечтательно улыбнулся.
— А что, кстати, за доклад-то? – спросил он через минуту.
— Доклад… Прорыв. Новый вид двигателя. Не на пару.
— Вот как! А на чём?
— На фотогене.
— Это ещё что?
— Масло такое, горючее. Пять лет назад один отставной калужский генерал на своём заводе такую штуку из угля выгнал. Они там, в Калужской губернии, бурый уголь добывают. В общем, генерал этот своего учёного послал в Москву с этим фотогеном, так тот серебряную медаль получил за открытие.