АЛИЗАРИНОВЫЙ ЗАКАТ
2. Консистория Нейзильберга

О том, как Нейзильберг выбыл с весёлого ринга, а на выходе из магистрата ещё раз встретился с мастером из канцелярии…

Над входными дубовыми дверями, между пилястрами с головами летучих мышей, красовалась табличка цвета серебристого палладия с рубиновым названием «Корпус полноценного гнета». С чувством беспокойства, как валух перед новыми воротами, Нейзильберг долго не мог понять, как ему быть, ведь рекламу он прочитал в газете, и его никто не рекомендовал.

На месте отсутствовавшего носа, своим засаленным платком он долго утирался. Закоренелый холостяк, привыкший к выделениям кадмия и бензола на линиях по изготовлению пароварочных поддонов и рисовых корзин, не решался войти сразу. Собравшись с силами, в конце концов, войдя в канцелярию, он заявил, что производство технической посуды, где его задействовали ведущим специалистом по контролю за ионами, не содержало вреда здоровью; а приборостроение, с которым ему приходилось сталкиваться ранее, с самого начала его карьерной лестницы, «когда его выгнали за мелкие производственные хищения», – не было сосредоточено вокруг вредных тяжелых металлов; медицинские же инструменты, «которые через проходную ему удавалось уносить домой с особой лёгкостью», не выделяли муравьиную кислоту или формальдегиды, а главное, вынужден он носить носовую перлитовую перегородку, благодаря долгому и упорному труду на одном из фосфорных предприятий.

— Много радостей я не попрошу, – мудрствовал Нейзильберг, – скромная пища, одежда и жильё. Со столовыми приборами я вообще вожусь с детства, – отпускал он на пол мокроту, затем осторожно прикрывал руками оставшийся кожный хрящ, и продолжал своё собеседование в магистрате, в который его привела огромная дыра в кармане.

По всей вертикали «Храма всех религий», среди висящих в воздухе ажурных арок и лоджий, с истёртым мраморным полом галерей и мастерских с эскалаторами, от основания до самой верхушки экклезиума проходила целая работа по агитации в ряды лучших из лучших в мудрости и гибкости при целеполагании для идеологии, религии и эстетического движения за восстановление подлинной Англии, с охватом умов аристократов, меценатов, политиков, в представлении которых такое религиозно-политическое движение приобретало романтическую окраску.

Вместе с тем, всякие морализаторские потуги, обращённые против папства усилия, направленные на обличение политического обмана, жадность священнослужителей, которые сменили свои прямые обязанности на мирские заботы и выдачу индульгенций, пресекались на корню, а на бунтаря налагались санкции, из-за которых возбудитель спокойствия мог быть рекомендован в Сохо, где ему предстояло ощутить тоску от дескорта мрачных герметиков или, наоборот, столкнуться с вещами веселящими.

Для того, чтобы прийти к полному изяществу формы и мысли, дабы удовлетворить лучшие умы в осознании своего предначертания, Консисторию было решено подправить: теперь ведение открытых прений приветствовалось ровно в той степени, в которой они не мешали общему курсу.

Все желания и устремления столь высшего ведомства, как Корпус полноценного гнёта, были сконцентрированы в руках Эпигонов, которые давали чёткий сигнал о том, что они потратили все дивиденды от общественной морали. Заботясь о безопасности государственного устройства, когда растущие угрозы распространялись на разные священные действа, нужно было наращивать инвестиции в идеологический сгусток в виде верований и ценностей – фокус для единства лиц и предприятий. Для того, чтобы не случилось отпадения епископальной арки, что было бы чревато резким сокращением финансирования центральных программ, на которые выделялось около трети бюджета из вкладов членов профсоюзов, местное самоуправление мирян – Эпигонов с папистской моделью и страстным желанием оставаться в полном общении с никчёмным урбанистским классом решили веру как символ – укреплять.

Возникал резонный вопрос о разработке новых механизмов поддержания внутреннего единства. Обсуждались общие темы и проблемы, принимались резолюции, которые должны были служить в качестве ориентиров. Предполагалось строительство идентичности на правильной истории. Объединение епископов, клириков и мирян взяло за основу тезис «неторопливой мысли, молитвы и глубокого обсуждения».

Мудрую и гибкую систему управления и принципы верования формировал Совет из прекестулена и из двенадцати советников магистрата – восемью от гражданского просвещения и четырёх духовных лордов от короля. Высшее руководство ведомства жаловало, если можно сказать, обездоленные урбаничные существа – социальные классы, прослойки горожан – представителей трущоб – на услужение в поддержку идеализации государства-попечителя. Для содействия предлагался целый ряд мероприятий по привлечению и задействованию механических монстров ­– машин, чтобы продемонстрировать справедливость ради равенства для всех и каждого. До самой утилизации механизмы могли рассчитывать на поддержку и службу в гуманитарной среде или по свободным профессиям. Ведь никто из горожан не желал тяжкого ручного труда или гробокопательства и поэтому спешил под крыло государственной опеки в обмен на лояльность и верования, которые от неё перенимал в назидание.