Руки снова затряслись, но на этот раз Семён справился с приступом паники. Дождь зарядил сильнее, и Семён всё же расправил брезент над сиденьем и посмотрел, хорошо ли закрыты створки двигателя. А сев за руль, снова вернулся к размышления о своей будущности. Было страшно, чудовищно страшно. Единственный сын из некогда богатой семьи, выучившийся в университете и работавший несколько лет на барина в Вологде, Семён ни разу не проявил непокорности, никогда не перечил даже прислуге, не то что хозяину дома. Однако он и сам замечал, как стал меняться его характер в последние год-два. Хозяева то задерживали выплату, то решали и вовсе не платить. В один день делали незаслуженный выговор, в другой позорили перед мужиками. И Семён стал черстветь. Потихоньку, незаметно для себя, он всё больше и больше замыкался на своей работе, и его исследования были для него единственной отдушиной. Эти труды стали для него и женой, и ребёнком. Вся его жизнь крутилась вокруг них, но он ещё не понимал, насколько они важны для него – пока не получил письма из Москвы. Вот тогда он и осознал, что представить свой труд учёному сообществу – его единственный и главный в жизни смысл. Явить миру свою работу означало бы дать родиться любимому ребёнку, которого он так долго, целый год, вынашивал.

И когда барин попытался помешать этому ребёнку родиться, Семён, как любящий и даже фанатичный отец, бросился защищать своё детище.