— Ты просто отдай его Ему в руки…

— Я не могу…

— Тогда скажи Ему, что не можешь… Он знает.

— Я не понимаю. Я хочу умереть.

— Не говори так, дитя. У меня, кроме вас с Аирэи, никого на свете нет.

Рабыня заплакала. Сашиа прижалась к ней и после долгого молчания сказала:

— Мамушка, как же ты пережила, когда Аэрэи убили?

— Ох, молчи, дитя… Тогда я и поняла, что надо рядом с Ним стоять… стать и стоять. И все. С Ним не так страшно. Он знает. Он все знает. Он все на себя берет, а Ему некому помочь…

В ночи стрекотали цикады. Духота наполняла собой и затихший дом, и сад. Деревья безмолвно поднимали ветви, как руки, к небу, словно исповедуя Имя Великого Уснувшего, который сотворил и их, и грядущую грозу.

Светильник на полу потух. По ветвям пронесся шорох, словно ударила крыльями гигантская невидимая птица. Мгновенно умолкли цикады, и в молчании по листьям оглушительно ударил ливень.

Повеяло прохладой.

Сашиа с облегчением глубоко вдохнула прохладный воздух. Издалека слышался рокот приближающейся грозы.

— Дитя, я закрою ставни и окна…

Дождь нещадно хлестал листья. На мгновенье полузакрытые ставни пробил неживой  свет молнии, и старый дом пошатнулся от грохота. Откуда-то появившийся раб Нээ сказал Тэлиай шепотом:

— Я вытащил лодку с чердака и поставил ее в саду. Может быть – эта ночь явления большой воды? Как ты думаешь?

Ключница покачала головой, но ничего не ответила. Нээ прошептал: «О, Тису!» — и скрылся во мраке.