Хадсон помолчал с минуту, подошел ко мне и, взяв в ладони мою голову, поцеловал в висок.
-Нежная, милая и такая чувствительная девочка… — прошептал он. – Ты угадала пристрастие Брэндана к этому пирогу! А еще – его очень любил Эдди. Обожал шоколад, всякие сласти, но яблочный пирог – едва не плакал, если попадался особенно вкусный.
И я замерла от его тихого шепота, губ его таких нежных, что сердце зашлось, не готовое, совсем не готовое к этой ласке, шедшей не от ума, решившего похвалить, но от чем-то очень тронутого сердца этого странного, удивительного человека, принесшего мне столько радости, которой я, переезжая сюда, никак не могла ожидать…
Все мои блюда удались на славу! Счастливая этой удачей, которая, как я подозревала, произошла каким-то совершенно волшебным образом, иначе никак не подумаешь – все-таки, готовились кушанья для самого Брэндана Мастерса! – я ликовала за столом, уютно накрытым в столовой, глядя на Брэндана, улыбавшегося мне, как старой знакомой, слушая шутки Хадсона и ловя его ярко-лазурный взгляд над его чертовыми черными очками. Джин расслабил меня и в то же время, явно прибавил смелости – я решилась засыпать Брэндана вопросами о «Королевском Кресте», об Эдди и Ричарде. Я даже попросила его немного попозировать для фото, но Хадсон предположил, что было бы куда эффектнее, если бы я время от времени просто снимала Брэндана за столом, за разговором – мол, живые, не подготовленные заранее кадры всегда удачнее. Я глянула на Брэндана и тот широко улыбнулся: